Пятого апреля 1920 года во Владивостоке произошло вооруженное выступление японских интервентов, вероломно нарушивших перемирие с большевистской земской управой. Из верхних окон гостиницы «Версаль» японские пулеметы открыли перекрестный огонь, устлавший мостовую на Светланской трупами ни в чем не повинных прохожих. Под прикрытием японских штыков ожили белогвардейцы.
Началась массированная атака на подполье. На крупнейших заводах Владивостока были установлены посты и караулы японских солдат и казачьих частей особого назначения.
– Господин Ощепков, сегодня у вас не будет тренировки, – торжественным голосом объявил ему в управлении начальник отдела. – Наши офицеры очень заняты – они выполняют свой долг перед императором. А вас я попрошу задержаться: ваши услуги могут понадобиться при допросах пленных.
– Но я тоже должен выполнить свой долг, – вытянулся Василий. – Документы, которые ждут срочной отправки в Токио, только что положены на мой стол. Кроме того, я должен предупредить, что плохо перевожу разговорную речь, особенно в такой нервной обстановке, которая обычно возникает на допросах. Здесь скорее будут полезны переводчики из контрразведки.
– Боитесь крови, – презрительно прищурился японец. – Ну конечно, где вам взять выдержку и самообладание настоящего самурая! Идите и поторопитесь с переводом бумаг для Токио.
Василий вышел из кабинета и, повернув к лестнице, невольно остановился: навстречу ему вверх по ступенькам, сопровождаемые и подталкиваемые конвоирами, медленно поднимались трое.
– Лазо, направо! Луцкий, Сибирцев и остальные – прямо! – отрывисто по-русски скомандовал сопровождавший арестованных офицер.
Василий, не поворачивая головы, боковым зрением увидел, как повернул направо шедший впереди широкоплечий смуглый человек с цыганским разрезом чуть отекших глаз. Вот как довелось Василию в первый и, может быть, в последний раз встретить человека, недавно сказавшего: «…вот за эту Русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее никому!»…
Надо было срочно сообщить об этом товарищам, ушедшим в подполье.
В редакции «Блохи» было пусто – все репортеры на заданиях. Унылый секретарь в постоянно сползающем с переносицы пенсне принял от респектабельного господина оплаченное наличными объявление о пропавшем черном фокстерьере.
А на другой день после выхода газеты у витрины фотографии братьев Кузнецовых в условленный час Василий встретил незнакомого человека со свежим номером «Блохи» в руках и, внимательно рассматривая выставленные за стеклом снимки, рассказал ему об этой трагической встрече.
Пройдет еще полмесяца – и владивостокская подпольная газета «Красное знамя» напечатает обращение «родственников и друзей» Сергея Лазо, Алексея Луцкого и Всеволода Сибирцева о том, что после своего ареста в день переворота эти члены Военного совета бесследно исчезли и не исключается их расстрел без суда и следствия.
Японцы не замедлили в своей русскоязычной газете «Владиво-Ниппо» дать опровержение даже самого факта ареста Лазо и его товарищей, выдвинув предположение, что Лазо, «влекомый прелестью свободной жизни среди сопок, вновь ушел туда со своими верными партизанами».
28 апреля в газете «Красное знамя» снова появилось письмо, где говорилось: «Заявление японского командования о том, что среди арестованных Лазо, Луцкий и Сибирцев не были, не соответствует действительности, и честь японского народа требует, чтобы был дан ясный и точный ответ японского командования, куда их девали и что сделано с этими арестованными нашими товарищами».