Возвращение танцмейстера

Ужин в гостинице. Они сидят за столом. Официантка курсирует между кухней и залом. Там был еще один посетитель. Пожилой человек, он сидел один за столиком. Лица его Стефан не запомнил, но что-то такое в памяти отпечаталось. Через минуту он вспомнил. Этот человек не сказал ни единого слова, хотя несколько раз подзывал официантку. Он уже был в ресторане, когда туда пришли сначала Стефан, а потом и Джузеппе. И он оставался, когда они ушли.

Он порылся в памяти. Джузеппе рисовал что-то на обратной стороне счета. Перед уходом он смял его и бросил в пепельницу.

Что-то с этой бумажкой, а что именно, он не мог припомнить. Но человек за столом все время молчал. И чем-то он неопределенно напоминал беглый словесный портрет, данный Эльзой Берггрен.

Он вернулся в дом. Было двадцать минут второго. Эльза Берггрен все еще сидела на диване. Она была очень бледна.

– Он варит кофе, – сказала она.

Стефан пошел в кухню.

– Без кофе я ничего не соображаю, – сказал Эрик Юханссон. – Может, тоже выпьешь? Говоря по правде, вид у тебя кошмарный. Может быть, все-таки обратишься к врачу?

– Сначала поговорю с Джузеппе.

Эрик Юханссон варил кофе. Он медленно сосчитал до пятнадцати.

– Извини, что я был резок. Но полиция здесь, в Херьедалене, часто чувствует себя обойденной. Это касается и Джузеппе. Чтобы ты знал.

– Я понимаю.

– Думаю, что не понимаешь. Но это так.

Он налил Стефану. Стефан продолжал мучительно припоминать, что же такое связано с исписанной Джузеппе бумажкой. Но только под утро у него появилась возможность спросить Джузеппе, что он помнит о том вечере в ресторане. Джузеппе приехал без двух минут два. Когда он выяснил ситуацию, они втроем поехали в полицию, вызвав для наблюдения за домом другого полицейского. Словесный портрет был слишком расплывчатым, чтобы на основе его объявить розыск. Но из Эстерсунда в первой половине дня должно прибыть подкрепление. Опять надо будет начинать стучаться во все двери. Кто-то же должен был что-то заметить, рассуждал Джузеппе. Наверняка у него есть машина. Не так уж много англоговорящих южноевропейцев можно встретить в это время года в Свеге. Случается иногда, конечно, что кто-то приезжает из Мадрида или Милана поохотиться на лосей. Итальянцы к тому же страстные грибники. Но сейчас грибов нет, а сезон охоты пока не открыт. Кто-то должен был его видеть. Или его, или машину. Или что-то еще.

В полшестого Эрик ушел поставить у дома заграждение. Джузеппе выглядел усталым и раздраженным.

– Он должен был сделать это сразу, – сказал он. – Как можно работать, если не соблюдаются элементарные правила?

Он сел на стул и положил ноги на письменный стол.

– Помнишь наш ужин в гостинице? – спросил Стефан.

– Прекрасно.

– Там сидел еще один посетитель – пожилой мужчина. Помнишь?

– Слабо. У дверей в кухню?

– Левее.

Джузеппе устало смотрел на него:

– Почему ты его вспомнил?

– Он не произнес ни слова. Это можно объяснить тем, что он не хотел показывать, что он иностранец.

– Какого черта он не должен этого показывать?

– Потому что мы полицейские. Это слово повторялось за обедом много раз. «Полиция» – это полиция, почти на всех языках. К тому же мне кажется, что он подходит под портрет, описанный Эльзой Берггрен.

Джузеппе покачал головой:

– Не тянет. Слишком похоже на случайность и слишком глубокомысленно.

– Может быть. Но как бы то ни было – ты сидел и что-то рисовал на бумажке, пока мы ели.

– Это был счет. Я на следующий день спросил про него, но бумажка пропала. Официантка сказала, что она счета не видела.

– В том-то и дело. Куда он делся?

Джузеппе перестал качаться на стуле.

– Ты хочешь сказать, что этот человек мог взять счет после нашего ухода?

– Я ничего не хочу сказать. Я просто думаю вслух. Что ты там писал?

– Имена, мне кажется, – Джузеппе говорил медленно, пытаясь вспомнить, – абсолютно точно, имена. Мы говорили, что их трое – Герберт Молин, Авраам Андерссон и Эльза Берггрен. Пытались понять, что их связывает.

Джузеппе резко выпрямился.

– Я написал все эти имена и соединил их стрелками. Вышел треугольник. К тому же рядом с фамилией «Андерссон» я нарисовал свастику.

– И все?

– Все, насколько я помню.

– Я могу ошибаться, – сказал Стефан, – но, пока ты комкал бумажку, мне показалось, что рядом со свастикой стоит жирный вопросительный знак.

– Не исключено.

Джузеппе встал и прислонился к стене.

– Слушай, – сказал он. – Мне кажется, я понимаю, к чему ты клонишь.