Возвращение троянцев

Гектор направил свою колесницу в самый центр сражения, понимая, что лестригоны постараются прежде всего уничтожить именно командующего, и это соберёт вокруг него большое число врагов. Он дрался спокойно, сосредоточенно, как всегда. На колесницу накатила настоящая лавина воинов — вскоре оба коня, запряжённые в повозку, были убиты, а затем упал, уронив щит, тяжело раненный возница. Прикрытие исчезло, и то, что военачальник оставался на возвышении, из преимущества превратилось в опасность: он лишь чудом успел принять на щит зри или четыре молниеносно брошенных в него вражеских копья и порадовался, что у лестригонов почти не осталось луков — многие из них бросили громоздкие луки, перескакивая с помощью копий через пылающий ров.

Царь Трои соскочил с колесницы и могучим рывком опрокинул её, встав так, чтобы борта повозки защищали ему спину. Теперь он мог видеть всех, кто на него нападал, и хотя против него бились по крайней мере семь или восемь свирепых воинов, троянец спокойно отражал их нападения, вовремя и точно нанося ответные удары. Вот упал один из лестригонов, затем второй, но их место тут же занимали другие: Антифот приказал уничтожить Гектора любой ценой. И тем не менее командующий продолжал руководить боем.

Один из египетских воинов ловко вскарабкался на борт поверженной колесницы и, повесив себе на грудь и на спину два громадных полуовальных щита, которые скрыли его почти целиком, стал докладывать командующему обо всём происходящем: с колесницы он хорошо видел поле боя. Гектор отдавал приказы, а юноша во весь голос повторял их, поворачиваясь в ту сторону, где приказ должны были услышать. В конце концов, лестригонское копьё поразило смельчака в голову, и он упал под ноги троянскому герою.

Пентесилея сражалась так, как привыкла — верхом. Это был сумасшедший риск — если колесница хоть как-то защищала седока высокими бортами, то на коне амазонка была открыта с ног до головы. Сверкающие троянские доспехи, чёрная конская грива, развевающаяся над шлемом, блеск мелькающей в воздухе секиры — всё это бесило врагов. На левом краю площадки, где дралась амазонка, шла настоящая охота за нею. Чего ей и было нужно — она, как ураган, носилась взад-вперёд, неизвестно как прорываясь сквозь плотные ряды дерущихся, нанося сверху точные, беспощадные удары. Секира одолевала даже толстое железо лестригонских шлемов, и уже не один воин упал с рассечённой головой под ударами Пентесилеи. Вероятно, они не подозревали, что этот безумный всадник — женщина, потому что время от времени окликали её примерно так:

— Ты, жеребячий сын, куда удираешь?! Иди, я выбью дерьмо из-под твоей гривы!

— Эй, урод из погорелой Трои, скачи сюда! Я перегрызу глотку и тебе, и твоему жеребцу!

Она отвечала не словами, а ударами, всегда стремительными и смертоносными. Впервые после рождения Патрокла Пентесилея вновь испытала кровавое упоение боем.

Ахилл, придя на помощь Рамзесу, после того развернул свою колесницу и снова набросился на врагов. Он использовал привычный ему приём, который всегда применял, когда битва шла на небольшом пространстве: направил боевую повозку вокруг места сражения, захватывая его края и сокрушая на своём пути десятки лестригонов. Каждый удар «пелионского ясеня» уносил, по крайней мере, одну жизнь.

Снадобье египетских лекарей поддерживало силы героя, хотя боль в сломанном плече не исчезла и давала о себе знать, а драться левой рукой было труднее, чем правой. Но Ахилл, пришедший в ярость ещё во время поединка с Карриком, теперь дал волю этой ярости и не замечал ничего. Как всегда в бою, он сделался ужасен — его будто безумные, мечущие молнии глаза, гигантский рост, ещё увеличенный развевающейся над шлемом гривой, нечеловеческая сила, только что одержанная им победа над непобедимым убийцей — всё это внушило трепет даже не знавшим страха лестригонам. Вольно или невольно, они отступали перед неистовым напором его несущейся во всю мочь колесницы, сжимая пространство боя, и герой с каждым новым кровавым кругом, всё сужал и сужал кольцо.

Видимо, лестригоны понимали, что ещё несколько кругов ахилловой колесницы, и большая их часть погибнет. Они делали всё возможное, чтобы остановить героя — пытались бросать копья в его коней, но те, как заговорённые, уходили от бросков, иные из людей бездны кидались прямо под копыта, надеясь, что это задержит полёт колесницы, однако кони сминали самоубийц — повозка, подскакивая и кренясь, проносилась над ними.

Ещё круг, ещё. Копьё, пущенное в упор лестригоном, попало в грудь одному из коней. Тот захрипел, стал оседать, и Яхмес ударами меча обрубил упряжь и немного развернул повозку, огибая бьющееся в судорогах тело лошади. Второй конь, раздувая ноздри, понёсся ещё быстрее, будто не ощущая двойной тяжести влекомой им колесницы, которая несла возницу, гигантского воина и его гигантское копьё.