Возвращение в Мальпасо

В кабинете я сразу же очутился в поле зрения гордо восседающей на кресле голубоглазой, красиво стареющей женщины. С подкрашенными, черными как смоль волосами. Глаза ее смотрели на меня с весельем: настроение у дамы было хорошее. Она повернула голову к соседке по кабинету – молодой загорелой девушке в очках, – продемонстрировав мне свой гордый римский профиль, и сказала кокетливо:

– О, Ритка, смотри. Это откудова к нам такого красивого мальчика замело?

Я повернулся к зеркалу, висящему справа от входа, на тыльной стороне шкафа, и не увидел там ничего необычного, кроме разве что трехдневной щетины и взъерошенных волос. А сам вспоминал, где уже слышал эту ремарку.

– Садитесь, – она кивнула в сторону стула. – Что у вас там?

Ну конечно. «Любовь и голуби». Я сел напротив нее и протянул документы. Она взглянула на заявление:

– Проспект Тореза. Вам к Румянцеву.

– Наталья Андреевна, он болеет.

– Знаю. Но не лепрой же… Поправится.

– Когда?

– Ну откуда я знаю? Я же не доктор. Пить бросит – и поправится, думаю. Иммунитет он себе подорвал. Вы, мужики, вечно так: первые сорок лет вливаете в себя всякую дрянь, а следующие двадцать по докторам бегаете да по аптекам. Правда, Рит?

– Не знаю, Наталья Андреевна, – отвечала девушка, не поднимая глаз от документа. – Мой благоверный пока на первом этапе. Пока только вливает. А по аптекам бегаю я. За глицином себе и ему за активированным углем.

– А что потом? – серьезно спросил я.

– Когда – потом? – непонимающе переспросила Наталья Андреевна.

– Ну как: до сорока – вливаем в себя дрянь, до шестидесяти – бегаем по врачам, а потом? После шестидесяти? Я видел несколько представителей мужского пола, перешагнувших этот рубеж…

– Да ладно? – серьезно удивилась она. И только глаза смеялись, окутывая меня мартовской голубизной. – Ничего себе! Ты слышала, Рит? Тебе вот сколько, красавчик?

– Двадцать пять, – ответил я, улыбнувшись. – Двадцать шесть через месяц будет. В апреле. Восьмого. В «Лидо» буду отмечать. Придете?

– Не знаю, – ответила она, вынимая из папки мое заявление, – не знаю. Как звать будешь… Да, Ритка? Сходим?

– Я не очень-то люблю «Лидо»…

– А что любите? – спросил я у Риты, наблюдая за действиями Натальи Андреевны. А она, взяв мое заявление, писала на нем какую-то резолюцию.

– Оперу люблю. И балет.

– Мне Мариинку снять? – съязвил я.

– Не. Лучше какой-нибудь кабачок рядом. Чтобы в воздухе чувствовался аромат искусства…

– Аромат пива нефильтрованного там будет чувствоваться, я думаю, – добавила Наталья Андреевна, протягивая мне бумаги. – Иди сдавай в канцелярию.

– Спасибо, Наталья Ан… – начал я, но та оборвала меня на полуслове:

– В канцелярию, я сказала. Не порти впечатление о минуте.

И я послушно удалился, попрощавшись с дамами. Направился в канцелярию. Документы приняли. Дама в темно-зеленой кофте мельком еще раз пробежалась по бумагам и поставила на заявлении входящий номер:

– Через месяц звоните. Будет результат.

– Спасибо.

Попрощавшись, я вышел на улицу. Падал снег. И тут же таял, образуя грязные лужицы. Я направился к Невскому проспекту, думая, что же за ерунда здесь происходит с системой дренажа. Никакой обуви из нубука. И никакой замши. Слышите, никакой.

II

На следующий день я плотно погрузился в работу по второму объекту, благо первый обещал мне месяц простого ожидания и положительного исполнения государственной функции. Бывший автосалон «Рено» на Пулковском шоссе требовал быстрого косметического ремонта почти всех помещений, и я плотно засел там с прорабом Андреем, обсуждая тонкости работы. Чтобы получить этот объект, батя купил стопроцентную долю в юридическом лице, которому принадлежало здание автосалона, и земельный участок, где оно находилось. На две недели я погряз в рутине ремонта, скалой нависал над Андреем и его бригадой, чтобы команда не превратилась из прораба и великолепной семерки (а именно столько рабочих трудилось в бригаде Андрея) в омерзительную восьмерку, в заваленный набок знак бесконечности. Говорят, такое бывает с ремонтами. Это двухнедельное наблюдение и контроль за трудом физическим, концептуально-созидательным, видимым невооруженным глазом, успокоили меня настолько, что в голове все чаще возникала мысль: мол, показалось – у страха глаза велики, зря батя и Юлька так хаяли этот город. И ноутбук открывался реже. И сон укрепился.

Именно тогда, когда я уже полностью расслабился, контролируя установку мебели, на ресепшен раздался звонок. Прошло ровно две недели с моего похода в службу.

– Алло, – спокойно сказал низкий мужской голос. – Мне нужен Юрий Юрьевич.

Ну слава богу, подумал я, Юрий Юрьевич хоть кому-нибудь нужен. От Соломатиной за две недели – три звонка и пять СМС. А обещала приехать!

– Слушаю вас. Это я.

– Отлично. Меня зовут Лев Васильевич Румянцев. Я инспектор службы строительного надзора. Документы по Тореза смотрю…

– Здорово! – ответил я. – А то нам строить пора…

Возникла пауза. В низком голосе засквозили нотки удивления:

– Ну, это вряд ли. Отказ вам планирую писать.

Я впал в ступор на пару секунд, а потом отреагировал, наверное, не совсем так, как ожидал инспектор: