- Ой! и чего это все - промеж да промеж! Что там, свиньи ходили, что ли?.. - причитала Алена, но намывалась исправно.
- Нашлась, тоже мне! - проворчала Арина почти про себя. Но девка услышала.
- Чегой-то вы ругаетесь, Арина Родионовна, - запела протяжно...
Арине стало жарче - от выпитого. Два розовых шара покачивались перед ней - обтянутые, как на барабане, почти детской кожей, без морщинки, без пупырышка даже.
Откуда ты взяла это все? Бог дал! Бог щедрый - если хочет! - И уж без всякой злобы - даже ласково - шлепнула девку по мокрому заду.
- Ладно, кончай тереть - все богатство сотрешь!..
Богатство сие и предстало вечером Сергею Львовичу - в той же бане, где-то часа два спустя, когда пар уже сошел: дверь Арина после подержала открытой - чтоб не душно.
Алену он и не сразу заметил - сидела в углу, сложив руки на коленях.
- Ой, здравствуйте, барин! - сказала смиренно, точно не ожидала увидеть его здесь - случайно забрел.
- Алена, Аленушка! - произнес он слабым голосом. Сам напуганный-перепуганный насмерть, аж пот прошиб. - Ну, поди сюда!
- Ой, что вы! - но сразу и подошла.
- Сядь здесь... - Сергей Львович неловко притянул ее, уже не слыша очередного "Ой, что вы!". Притянул к себе девку и неловко поцеловал. Отвык.
Губы Алены пахли пережаренными семечками, прелыми травинками, сгрызанными на ходу, и безбожной молодостью.
- Ой, укусите! - сказала Алена, целуясь легко и привычно.
Он стал неумело разбирать плат на ее груди и стягивать с нее блузку.
- Да сама я, сама! - шептала Алена. Она умела сбрасывать блузку рывком - а юбку... так, наверное, вообще никто не умел. Перекрещивала ноги - сводя большие пальцы под подолом и, зацепляя его пальцами, тянула юбку книзу, пока та не слетала сама собой. Эрмитажный Рубенс возник пред влажным взглядом барина. Он уткнулся в ее груди, как младенец... пытаясь языком разделить их надвое...
- Щекотно! - сказала Алена и потянулась рукой к его брюкам.
- Минутку! - Он попытался помочь ей - и боялся, боялся... "Я желал бы быть сучочком, / Чтобы тысячам девочкам..." Все-таки прав Александр. Ужасное это ударение у Державина! Девочкам! (Он никогда не знает меры, Державин!) Река в кисельных берегах! Его нисколько не смущало, что в эту реку входил его младший сын, еще многие. Он молод, молод!.. Он повалил ее на скамью - еще не высохшую, и деревянный храм любви сомкнулся над ним.
- Божество! - шептал он. - Божество!.. - и так жадно, самозабвенно шептал, что она позабыла на миг свое вечное: "Ой, что вы!" - ей так никто не говорил! Сучок и задоринка! "Никогда б я не сгибался, / Вечно б ими любовался..."
Согнулся! Сволочь!.. Паруса отпарусили - будто не стало ветра.
- Ништяк, ништяк, - шептала Алена. - Не боись! Слишком прытки! Торопыжка вы у нас, торопыжка!.. - и пыталась поправить дело. Он как-никак был барин. - Сейчас, - суетилась она. - Сейчас!.. - знала свою силу. С ней такого не бывало... Мертвого с одра подымет, мертвого! А вот Сергей Львовича...
- Ладно, ступай! - сказал он и махнул рукой, как приговоренный.
- Это я виновата, я... Я еще не доспела... - Она пыталась пригнуть его голову к себе, прижать, успокоить. Но он отстранился. - Ну, какой вы, барин, право! Со всеми бывает!.. - Поцеловала, как маленького. - Зато в другой раз!.. - бормотала без стеснения. Он как бы не слышал. - У меня и с сынком вашим Львом Сергеичем как-то не вышло! А уж он - какой молодой!
- Иди, иди! - торопил он, отвернувшись. Хотелось плакать.
- В другой раз!.. - успокаивала она, натягивая юбку и блузку. - В другой раз!..
Добрая девка! Чего-чего, а доброты ей хватало! Она потом шла и шла, опустив очи долу и чувствуя себя виноватой. Осенние травинки - не иссохшие еще совсем, только мокрые - стелились перед ней на ходу.
"Я виновата, - думала она, - я виновата! Что скажет Арина?" (Ее она, как все девки, боялась больше всего.)
Сергей Львович меж тем сидел почти голый, не чувствуя, как остывает скамья... Жизнь прошла. Небо деревенской бани, набранное из косых досок, медленно опускалось ему на голову. Он вспомнил жену - утром, в папильотках. Алену он не вспоминал. Не было Алены. Он накинул на плечи шлафрок, в котором пришел сюда. Мокро, холодно... Камни, верно, уже совсем остыли. Никого не видеть! Ни жену, ни сыновей!.. Уныло оглядел себя. Один!
Ночью, в постели, он заплакал, и жена утешала его, как могла. Она что-то знала или догадалась... или не догадалась, но знала. Чутье женское?
- Зачем вы так? Ты? - шептала она, переходя с "вы" на "ты" и обратно. - Мы прожили с тобой хорошую жизнь! Не совсем плохую жизнь! - ...и прижимала его голову к груди, и целовала его в голову, и принималась всхлипывать вместе - или в такт ему. Все равно - у нее не могло быть лучшего мужа! Он так и уснул в слезах - в ее объятиях (3).