Возвращение в Москву

Но время шло, события так или иначе должны были развиваться, приближаясь к апогею. И вот однажды вконец обнаглевший и подкормившийся от воровского промысла и от щедрот Пермяка Бубен заявил во всеуслышание:

– Немтырь сегодня дневалил, а у меня из тумбочки сало пропало. Немтырю предъява. Возвращай должок, Немтырь.

– Следи за метлой, Бубен, – встрял авторитетный мужик Туркан. – Откуда у тебя сало? Если только сам накрысятничал.

– Не твое дело! – взвился Бубен. – Немтырю предъява, не тебе! Тебе за «крысу» в очередь будет!

Это было правдой, отвечать следовало Немтырю, хотя предъявы делать у Бубна не было никаких прав. Такое могли себе позволить только крепкие блатари, «черная масть», и никто с них не спросил бы. Потому что подобные заявления представляли собой попросту один из видов вымогательства и означали лишь, что при случае, при очередной отоварке в ларьке, ты должен купить предъявщику чего-либо рублей на несколько, чтобы тот мог пополнить свои слегка отощавшие закрома. Покупаешь, и инцидент считается исчерпанным. И никто не станет разбираться, действительно ли факт покражи имел место. Все знали, что практически всегда подобные заявления были чистым враньем. Но одно дело, когда предъявляет взалкавшая «черная масть», «шерстяные», а тут вдруг вылез почти очертевший невнятный Бубен, подметка.

Все притихли, заваривалась буча. И Юра вскипел, почувствовав, что, если стерпит сейчас, уже никогда ничего не выяснит, и будут его канителить до последнего. Присоединятся и другие, просто по закону стаи: почему бы не утвердиться за счет ослабевшего и не продемонстрировать таким способом свою приверженность сильнейшему? Внешне Юра, однако, оставался холоден, приходилось держать себя в руках и надеяться на промашку, оговорку или оглядку Бубна в склоке, которую тот раскочегаривал. Юра был уверен, что наниматель Бубна, если Жама прав и таковой существует, тут как тут, следит исподтишка. Поэтому важно сделать так, чтобы Бубен растерялся и замешкался. Тогда его покровителю придется или менять расклад, спасая ситуацию, или отдавать Бубна на съедение. В любом случае ему, так или иначе, придется себя обнаружить.

Вот оправдываться – последнее дело в таких случаях. Юра еще помнил заветы своих преподавателей-дипломатов: если твой проигрыш кем-то предопределен и против тебя неожиданно, не дав времени на подготовку, начинают большую игру, лучшая защита – нападение. Стремительное нападение дает хоть какой-то шанс на выигрыш. В принципе, это не сложно, не самая высокая дипломатия – публично нажать на того, кто подобного нажима заведомо не выдержит. Одно плохо – подобная тактика чревата кровавыми последствиями. Но лучше уж так пропадать, чем позволить превратить себя в червя.

– Немтырю предъява! – опять возопил Бубен.

И повисла тишина. Мглистая и вязкая, какая бывает только в хорошо обжитом бараке.

– С каких это пор, – прозвучал в тишине спокойный Юрин голос, – с каких это пор чушканы запомоенные с предъявами возбухают? С каких это пор ты, Бубен, козырным заделался? А не усохнуть ли тебе?

Оскорбление было страшным, и такой смелости в речах Бубен никак не ожидал. Они с Пермяком рассчитывали на то, что Юра, как мужик неконфликтный, будет полировать базар, размазывать заварушку, оправдываться, словоблудствовать и ронять гордое звание Немтыря. А потом делай с ним что хошь. Устроить ему переименование из Немтыря в Зализу, что ли. И хватит ему. Процедура переименования пренеприятнейшая, новое имечко тоже не будет располагать к уважительному отношению. И пошло-поехало: по имени и судьба.

– На чьем поводке ходишь, болонка? – продолжил Юра после паузы, ничем не заполненной. Бубен растерянно пыхтел, и глаза у него бегали, как мокрые с перепугу мыши.

И снова повисла минутная тишина.

– О! Немтырь заговорил! – с ленивой иронией возник здешний князь, законник Миха Лишай. – И как заговорил! А чушкан, глядикось, с предъявой вылез. Чтой-то будет. Мир перевернется. Отвечай, чушкан, чтоб мир не перевернулся.

– Кто чушкан?! – заголосил Бубен, срываясь в фальцет. И не выдержал, обернулся к Пермяку: – Жека, скажи… Какой я чушкан?!

Но напрасно он искал защиты. Пермяк давно уже чуял проигрыш и понял, что Бубна придется отдавать, и не просто отдавать, а уничтожать собственноручно, чтобы отмазаться. Поэтому он набычился, оскалился по своему обыкновению и громко прошипел:

– Кто тебе здесь Жека, чущ-щкан?! Кто тебе здесь Жека?! А не подать ли тебе пряничка, щ-щтоб на паррращ-ще схавал?!

Так и определили Бубна в чушки, и приходилось ему соответствовать. Хорошо еще, не опустили, не подхватив намека Жеки Пермяка. Все решило слово князя Лишая: раз назвал князь чушканом, так тому и быть, ни больше ни меньше. На том буча и кончилась – по какой-то причине князь не хотел резни.