Возвращение в Москву

И с тех пор я все пытаюсь «отрабатывать» под ее чутким руководством. Но что я понимаю в ресторанном бизнесе и в бизнесе вообще?! Подозреваю, Юлька постоянно исправляет мои ошибки. Возможно, заранее распорядилась по всем своим восьми «Ларчикам» не принимать мою деятельность всерьез. Ее «менеджеры» кивают с деловым видом, а потом по телефону цитируют мои неловкие распоряжения Юльке, и она их отменяет. В силу определенных навыков полезен я лишь при ведении деловых переговоров, в отстаивании – на это мне хватает упрямства и казуистических умений – некоторых выгодных Юльке пунктов. И все же положение свое я чаще всего ощущаю как ложное, и Юлька, понимая это и сочувствуя, жалея меня, убогого, грустнеет. Но смерть Юлькиной сестры нас сблизила, позволила хотя бы на время позабыть о моей подспудной неприкаянности, о ее несладком доминировании. Такая вот у нас с Юлией Михайловой супружеская любовь…

Между прочим, Старую Кобру, мелькнувшую в игровом зале казино, я узнал. Она правила канцелярией Михаила Муратовича, и Юлька начинала свою карьеру под ее чутким руководством. Если можно назвать «чутким руководством» невидимый, но отлично ощущаемый энергетический хлыст, которым виртуозно пользовалась эта дама по имени Луиза Станиславовна, ныне Старая Кобра. Но когда я сообщил Юльке, что узнал Луизу Станиславовну, она отмахнулась и сказала, что мне померещилось, потому что эту гадину, к счастью, давно, уже лет пятнадцать тому, уморили в одном из правительственных санаториев по причине ее многих знаний. И если бы это была она, то ей ли, Юльке, не узнать правую папенькину руку и своего палача. Но мне представляется, что здесь или какие-то очередные «тайны московского двора» – драма-травести или триллер – наша повседневность, или же Юлию Михайловну подводит (щадит?) память. А я вижу то, что вижу, и еще не сошел с ума. Как Ритуся и Елена Львовна.

Уход Ритуси был бы благом или, по крайней мере, облегчением для всех нас, о чем и говорить. Если бы не беда с Еленой Львовной. Юлька пропадает у нее днями, но иногда не выдерживает и, измученная, похудевшая, делает умопомрачительную прическу башней, красиво расписывает лицо и пускается во все тяжкие, в обществе любимого мужа, не сомневайтесь. Веселится она надрывно, но надрыв этот пока в полной мере ощущаю только я, а «тусу», не ведающую о Юлькиных потерях, приводит в восторг ее болезненный кураж, ее истерическая веселость, но там, где Юлька, быстро затеваются склоки. Юлька ведет себя ужасно. Она словно идет по змеиным хвостам на острых своих шпилечках, тяжеловатой походкой, но так быстро, что гады не понимают, кто наступил на хвост, и жалят ближайшего, а ближайший в свою очередь кого-нибудь, кому не повезло в сей момент подвернуться.

Даже в Христе Спасителе на рождественской службе, где, подозреваю, тусовалась половина некрещеных… и я в том числе… даже в храме она устроила представление. Юлька извертелась в священной ладанной духоте, шелковый шарф все время сползал с ее прически, жали, знаю, новые длинноносые сапожки, свечка закапала дорогой гелевый маникюр, от золотого блеска слезились глаза и слегка размазалась по векам черная краска для ресниц. Раздражала впередистоящая широкая фигура в черном. Но уходить, раз уж явились во всем блеске, было ни в коем случае нельзя, чтобы не вызвать впоследствии вселенских пересудов. И, выстояв все же, в конце службы усталая и разъяренная Юлька исподтишка спровоцировала аплодисменты, и всем показалось, что раззолоченный патриарх, пойманный врасплох, готов был раскланяться – такое особое движение корпусом сделал он – как на сцене. «Браво! Бис, бис», – шепнула чертовка, а кто-то придурочный из «гламурненьких» подхватил-таки. Театр. Цирк. Скандал. Но боюсь, в скором времени о ней, о моей Юльке, кто-нибудь все поймет. И как бы не затоптали красавицу.

Что происходит? Что вообще происходит?! В Москве теперь все напоказ и имеет свою цену. Торжище. Торгуют и тем неявным, о котором когда-то поняла Ритуся. Она одна и поняла и попыталась объяснить, как могла, но у нее не получилось. Да и не могло получиться, такое не объяснишь словами, а только запутаешь собеседника и сам себя.

А теперь? Музей «Московский дворик», глядите-ка. Входной билет триста рублей. А я в таком когда-то жил студентом, в одном из переулков, впадающих в широкую и длинную, как проспект, Ордынку, и платил тетке Гузели Ибрагимовне, которая сдавала мне комнату, насколько помню, пятнадцать рублей в месяц. Точнее, и не комнату даже, а закуток без окна, с большой железной кроватью, с нишей для одежды, занавешенной линялым ситцем, с крашенной коричневым тумбочкой. А на тумбочке стояла лампа под розовым с желтыми кистями абажуром и Юлькина фотография в тонкой железной рамке…