Возвращение в Сонору

Белое вино до двенадцати дня. Красное до пяти. Ближе к вечеру она переходила на виски. По моей матери можно было проверять часы. Подносы с алкоголем стояли в ее спальне и в гостиной, а отчим следил, чтобы они никогда не пустели.

Возможно, это был единственно доступный ей способ справиться с тяжким, как бетонная плита, давлением деда, а затем Генри Говарда, но в свои десять лет я не способен был уразуметь, почему моя родная мать позволила своему мужу надеть на меня ошейник. Поэтому когда меня вскоре отправили в интернат, я уже не задавал вопросов.

Небо в иллюминаторе сначала порозовело, затем стало быстро светлеть. В этот день я смогу увидеть закат дважды.

С момента, когда самолет оторвался от земли, и голос стюарда в микрофоне разрешил отстегнуть ремни, Лина не пошевелилась ни разу. Она полулежала, отвернувшись от меня, только зябко обхватила себя руками за плечи. Я вытащил с полки над головой плед и укрыл ее от подбородка до кончиков пальцев на ногах. А потом еще минут сорок пялился на нее, как идиот.

Злость на душе постепенно улеглась. Скоро я смогу задать все вопросы и выплатить все долги. И в этот момент Лина будет рядом со мной.

* * *

Всю дорогу до Лобо-дель-Валле Лина не отлипала от окна. Что она надеялась там увидеть? Этот городишко старел и дряхлел, больше с ним ничего не могло случиться.

— Я остановлюсь у мамы с сестрой.

Персонал в Логове за эти года сменился раза два, так что ее прежняя квартира в доме прислуги была занята.

— Нет, тебе приготовили спальню на третьем этаже. Я уже распорядился. — Она нахмурилась, готовясь возразить, но я прекратил спор: — В твоем распоряжении три часа свободного времени. Распоряжайся им, как хочешь. Твой рюкзак будет ждать тебя в твоей спальне в Логове. Сообщи, куда прислать за тобой машину.

Если ее что-то и остановило, то уж точно не тон моего приказа. Я знал, что половина ее рюкзака забита охранными амулетами, а значит, стены в Логове будут разрисованы не меньше, чем моя квартира в Нью-Амстердаме. Одним словом, дел у нее сегодня еще предостаточно.

Я настоял, чтобы лимузин проехал неширокими, заросшими липами и жасмином улочками Южного района и остановился перед калиткой одноэтажного белого домика. Розовые кусты за невысокой оградой, горшки с геранью, мощеная выщербленным кирпичом дорожка — как все это отличалось от узких и замусореных тротуаров Харлема. Представляю, как неуютно было Лине в ее первые годы в Нью-Амстердаме.

Она не успела позвонить. Дверь широко распахнулась, и Лина кошкой прыгнула в объятия невысокой пухлой женщины, а еще через секунду на них сверху навалилась стройная длинноногая девушка с такими же черными, как у Лины, волосами. Задыхаясь то ли от смеха, то ли от плача, Лина привалилась спиной к дверному косяку. Затем четыре руки втянули ее в темное нутро дома. Дверь захлопнулась. Все.

Логово встретило меня тишиной и темнотой. О недавнем присутствии здесь матери напоминали лишь подносы со спиртным. Ее спальня была чисто убрана, постель заправлена, шторы задернуты. Ни забытой книги, ни сумочки в кресле, ни очков на прикроватном столике, ничего. Такое впечатление, что обратно ее уже не ждали.

Отчим в последние годы не останавливался в Логове, предпочитая гостиницу или номер в загородном клубе. Мне он напоминал больную собаку, которая ушла из дома, чтобы сдохнуть где-нибудь подальше от чужих глаз. Хотя, уверен, он еще рассчитывал пожить.

Я медленно шел по галерее второго этажа. Кабинет, офис секретаря, малая гостиная, библиотека.

Библиотека… В детстве она стала моим убежищем. За двумя раздвижными книжными шкафами была устроена ниша со старым кожаным креслом и настенным светильником. Взрослые так редко ею пользовались, что забывали проверять, есть ли там кто, перед серьезными разговорами. Так я узнал о грядущем разводе родителей, а затем о новом браке матери.

Кажется, тогда я читал «Робинзона Крузо». Неудивительно, что это было первое издание 1719 года, напечатанное в типографии Уильяма Тейлора. Ван Хорны мало что покупали просто так. Они всегда «вкладывали» деньги. Однажды Генри пригласил эксперта, чтобы оценить стоимость библиотеки, но мать охладила его пыл, напомнив, что по завещанию моей бабки книги отойдут мне после моего совершеннолетия. Если бы не мой именной фонд, открытый дедом, библиотека стала бы моим первым взносом в «Ван Хорн Файненшл Инкорпорейтед».

В этом доме не было ничего, что я хотел бы сохранить на память. Даже часы отца. Как-то раз, забыв «Робинзона» в кресле, я обнаружил между его страниц вместо закладки Ролекс Хронограф, точно такой, как у Джеймса Бонда в фильме «На службе Ее Величества». Отец давал мне надевать их, в качестве награды за хорошие оценки в школе. После его смерти мать хранила их в своей шкатулке вместе с драгоценностями. Теперь они валялись где-то в коробке среди школьного старья.

А первым я сожгу этот стол. Почти утратив над собой контроль из-за внезапно нахлынувших воспоминаний, я оперся ладонями о дубовую столешницу и низко нагнулся над письменным прибором из яшмы и позолоченной бронзы.