Читаем Возвращенное имя полностью

Ребята и большинство сотрудников уже разъехались по домам. Коля увез с собой полоза, и он еще послужил причиной грандиозной ссоры в их коммунальной квартире. Рыжик, отпущенный Саней, ускакал в лес. После этого он несколько раз подходил к крайним палаткам лагеря, а потом и вовсе исчез. Васька-дрозд улетел вместе с другими дроздами. Улетела и сова. Печально и нежно попищав на прощанье, неожиданно сами куда-то ушли сони. Собак и кошек мы не без труда пораздавали в соседних деревнях, в большинстве в семьи наших же рабочих. Пиля и Шарик — теперь уже не только взрослые, но и немолодые собаки — каждое лето радостно встречают нас и живут с нами в лагере экспедиции. А осенью они возвращаются до следующего года в село на зимние квартиры. Клеопатра внезапно пропала, может быть, погибла в одной из лесных схваток.

У нас оставалось только несколько кур и один петух, по имени Иден. Наших несушек охотно взяла одна знакомая крестьянка. Она обещала, что на будущий год отдаст нам их или столько же других кур. Но вот что делать с Иденом? Его никто не хотел брать. Дело в том, что в каждом хозяйстве при курах уже имелся один петух, и он неизбежно стал бы драться с Иденом. То есть его охотно соглашались взять, особенно принимая во внимание его величину и вес, но только с тем, чтобы сварить, а нам было жалко Идена. Это был замечательный петух, петух-джентльмен. Недаром он имел такое имя и носил его с большим достоинством. Иден был высокий стройный петух с черным оперением и белой грудью, с острыми длинными шпорами. Он вырывал своими могучими лапами ямки для кур, чтобы им было куда нестись, бдительно охранял своих подопечных от происков котят, щенков, Рыжика и вообще всех недругов. Если ему кидали корм, то он сначала созывал кур, а потом уже принимался клевать сам. Просто грех было такого замечательного петуха извести на бульон или сациви. Мы, оставшиеся еще в лагере, долго думали, как поступить с Иденом. Неожиданно проявил сердобольность вообще-то чуждый всяким сентиментам Турчанинов. Он смастерил из ящика клетку, вместо крышки набил жердочки и посадил туда Идена.

На нашем тяжелом экспедиционном фургоне холодным ноябрьским утром, еще до рассвета, мы выехали из лагеря в Москву. Путь предстоял долгий и не особенно приятный из-за холодов и рано наступавших сумерек. Всю дорогу, продолжавшуюся около пяти дней, Иден досаждал нам по утрам, привыкнув кукарекать в час подъема на раскопках, в чем теперь не было необходимости. Турчанинов очень привязался к Идену и в течение всего нашего путешествия проявлял к нему неизменное внимание. Часто кормил, менял воду, а однажды, когда мы ночевали у дорожного мастера, у которого был курятник, даже пустил в него Идена, чтобы он хотя бы ночь пробыл в облагораживающем женском обществе.

Но вот наконец и Москва. При въезде в город Турчанинов загрустил. Он объяснил мне, что живет в одной комнате с женой, говорящим попугаем и тещей. В связи с этим очень боится за судьбу Идена. Его опасения оказались ненапрасными. Как рассказывал мне Турчанинов, приехав, он привязал Идена за веревочку к ножке обеденного стола. Попугай на это не сказал ни одного слова. Теща же, узнав о его намерении оставить Идена в живых, заявила, что она не будет жить в одной комнате с петухом и что пусть он выбирает: или петух, или она. Если бы у него была свобода выбора, как пояснил Турчанинов, то он ни секунды не колебался бы, но такой свободы у него не было, и заявление тещи носило чисто демагогический характер. Однако отдать Идена под нож или топор Турчанинов тоже был не в силах. Он оделся, взял петуха под мышку и бродил с ним всю ночь по холодным осенним улицам. Утром, совсем замерзнув и отчаявшись, Турчанинов пришел во Дворец пионеров одного из московских заводов и спросил, есть ли у них живой уголок. К счастью, живой уголок оказался, и Турчанинов, придя туда, стал рассказывать историю экспедиционного петуха Идена. От проведенной без сна холодной ночи или от беспокойства за судьбу Идена, но на Турчанинова снизошло такое вдохновение, что, по его собственному свидетельству, он совершенно заворожил ребят россказнями о необыкновенных качествах и не менее необыкновенных приключениях Идена. Не ручаюсь, что все в его рассказе было правдой, но желаемое действие на ребят этот рассказ оказал. Иден был благосклонно и даже торжественно принят в число обитателей живого уголка, и ему была предоставлена просторная и светлая вольера. Турчанинов удалился с чувством выполненного долга и потом не раз навещал своего любимца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное