Возвратный тоталитаризм. Том 2

Тоталитарная идеология в условиях закрытого и репрессивного социума создает, с точки зрения прежних либеральных или даже буржуазно-консервативных наблюдателей, совершенно особый целостный и непротиворечивый искусственный мир реальности происходящего и прошлого. Она позволяет объяснять любые события и явления на своем собственном языке и в параноидальной логике скрытых сил, конспирологии, исходя из посылки, что в основе поведения людей лежат мотивы всеобщей и не имеющей исключений борьбы за господство, ресурсы и выживание[248]

.

Арендт прежде всего политический философ, а не политолог и не социолог (это обстоятельство имеет принципиальное значение для понимания ее анализа и исследования тоталитаризма). В основе ее размышлений о трагедии современности лежит твердое убеждение в этическом характере политики, ее интенциональной ориентированности на общее благо, составляющей онтологическое основания европейской цивилизации[249]

. В этом она продолжает традиционные тематические линии размышлений европейских мыслителей. Поэтому главный вопрос, занимающий ее, состоит в том, что такого случилось в современности, что возникает «радикальное человеческое Зло» (то есть то зло, к носителям которого, преступникам и участникам тотального террора, нельзя применять, по выражению К. Ясперса, критерии и нормы морального осуждения)? Почему в ХХ веке так легко и быстро оказались разрушенными моральные нормы и принципы гуманности Просвещения, на которых выстраивалась, выращивалась европейская культура и общество?

В поисках ответа она отходит от первоначальной тематики «Истоков тоталитаризма», погружаясь в поздних работах уже в чисто философский анализ этих проблем. В конечном счете ее диагноз заключается в том, что процессы массовизации[250]

разрушили и лишили обывателя «способности к суждению» (в кантовском смысле). Речь в данном случае идет не только о способности к социальному воображению (а значит, и способности к эмпатии), но и связанной с этим этики, то есть ответственности перед другими людьми. Пораженными оказываются идеи общего дела, блага, ограничения зла и вытекающие отсюда императивы коллективного поведения. Для нас (для дальнейшего анализа путинизма) гораздо большее значение, чем ее размышления над взаимосвязью идеологии и террора, имеет книга «Банальность зла. Процесс Эйхмана в Иерусалиме», которую она закончила в 1963 году и тогда же опубликовала. Книга вызвала грандиозный скандал и полное неприятие еврейской общественности, подвергнувшей Арендт остракизму. Она совершенно иначе (и социологически!) повернула тему тоталитаризма. Главное здесь было в том, что, как полагала Арендт, преступления такого масштаба, как Холокост (или ГУЛАГ, сталинский террор и репрессии), недоступны пониманию и обычным человеческим оценкам. Это не просто очень большое злодейство, совершенное извергами рода человеческого. С точки зрения их исполнителей (так заявляли после войны почти все привлекаемые к суду нацисты), массовые убийства вообще не являются индивидуальными преступлениями, это работа

, чисто бюрократическое функционирование человеческой машины, со своими тяжелыми и неприятными сторонами, но это исполнение указаний и приказов вышестоящих инстанций[251]. Нахождение в тотальной бюрократической структуре, легитимированной исключительно идеологическими задачами, упраздняет у исполнителя индивидуальное моральное сознание, снимая с него личную ответственность за свои действия и представление о возможности собственного выбора.