Возвратный тоталитаризм. Том 2

В результате имеет место не только специфическая разгрузка – тривиализация или банализация представлений о советском прошлом, моделируемом по сегодняшним лекалам зависимого от власти человека, но и превращение прошлого в набор отдельных сцен и картин бессубъектной истории и тем самым – вытеснение специфики тоталитарного общества, «партии-государства» из сферы актуальной публичности. По существу, на сталинское время переносится модель самопонимания человека путинского времени, обесцененная, обезличенная стихия социальности, характерная для нынешнего режима. Поэтому именно «иррациональный» характер истории (и «суверенизация» всей сферы власти) защищает нынешний режим от рационально-прагматической критики: «брюзжание недовольных» не касается сущностной стороны значений власти, а лишь указывает на несоответствие эмпирических проявлений власти ее скрытым смыслам. Таким образом, произвол становится нормой отношения поданных к власти и к самим себе[49].

Было бы наивным считать, что изменение отношения к Сталину является спонтанной реакцией дезориентированного российского общества. Повторим еще раз – Сталин в этом контексте всего лишь симптом реабилитации и усилий по возвращению авторитетности всех опорных институтов тоталитарного социума – политической полиции (КГБ = ФСБ) и армии как главных держателей идеологии государства, империи, великой державы. Подымался весь комплекс прежних представлений закрытого и репрессивного общества-государства, а не один «Сталин» (рис. 17.2).

Реакция населения на усилия пропаганды вернуть Сталина в публичное пространство была неоднозначной: за первые 10 лет путинского правления снизилось как число тех, кто позитивно относился к Сталину (с 38 до 31 %), так и тех, кто относился к нему «с отвращением, ненавистью и страхом» (с 43 до 24 %). Возобладало, вопреки ожиданиям, равнодушие к самой проблеме оценки и восприятия Сталина: доля индифферентных ответов – «отношусь равнодушно, мне это не интересно, безразлично» выросла с 12 % в 2000 году до 47–49 % в 2010–2012 годах, причем среди молодежи, на которую собственно и были направлены усилия путинских политтехнологов и пропагандистов, такие ответы стали доминирующими – 59 %. Но к настоящему моменту (январю 2017 года) удельный вес равнодушных заметно уменьшился.

N = 1600.

Рис. 17.2. Динамика отношения к Сталину и «доверия» силовым структурам (разница положительных и отрицательных ответов)

Эта индифферентность, то есть нейтрализация эмоций отвращения и страха перед диктатором, стала важной фазой и условием перелома в восприятии образа Сталина. Без этого вытеснения прежних перестроечных представлений о нем как диктаторе и патологическом садисте успешной ресталинизации не получилось бы. Только после стерилизации предшествующих ассоциаций Сталина с террором, можно было наблюдать рост позитивных оценок его роли в истории и представлений о нем.

Основные составляющие массового восприятия образа Сталина

Сквозной мотив, задаваемый официальными органами образования и пропаганды, определяющий массовое отношение к Сталину, заключается в одновременном признании его ответственным за гибель миллионов людей и оправдании его триумфом Победы в Отечественной войне, в которой, как считается, он сыграл определяющую роль. Эти два варианта оценок представлены примерно 60–70 % всех высказываний о нем (табл. 132.2).

Из приведенной выше таблицы следует, что собственно просталинистские суждения, рожденные официальной пропагандой в 1930–1950-е годы (варианты № 1 и № 8), как и антисталинские мнения и оценки, появившиеся открыто лишь в перестроенное время (№ 4 и № 9), являются лишь разработкой или вариациями базовых мнений (№ 2 и № 3), дополняемых теми или иными идеологическими аргументами (националистическими, догматически марксистскими, оппортунистическими и т. п.) (табл. 132.2). Противоречивость или многовариантность высказываемых суждений отражает не сложность понимания личности Сталина, а неспособность большей части российского общества к ясной моральной оценке репрессивного государства и его бессменного руководителя. Характерна в этом отношении многочисленность чисто оппортунистических ответов: «Мы еще не знаем всей правды о Сталине и его действиях», поэтому, дескать, не можем однозначно высказаться о нем.