— Я вообще могу поискать, у меня там еще что-то оставалось вроде. От тиража. Дополнительного.
После вступления Фокина в Союз про "Лагеря" знали многие. Даже критики имели на романе свой хлеб. Несуществующее произведение рассказывало о кругах ада, пройденных Фокиным в школе. Непонятый гений противостоял системе. Его пытались сломить — много раз. Подавляли личность, заставляли пить кипяченое молоко. Не хочешь — не пей, конечно, но табель мы тебе подпортим, а чем это грозит? Недовольством родителей! Два фронта — два лагеря — в школе и дома. Только и отрада, что перемещение сознания в древний Египет под руководством Мреговцов. Да еще плетение проволочных чертиков. Не знала школа, кого ломает! Фараона ломает, сына бога! Но он спрятал в себе, затаил силушку, затаил злобушку — не обрушил на вражью орду, хотя мог бы, весь этот пласт своей мести, поднять, взмутить. Ох полетели бы головушки!
"В каждом классе я терял по четыре килограмма", — признавался Фокин и сводил челюсти, чтобы кожа получше обтянула скулы. И делал взгляд — обиженный, аж брови дрожали. Наследный принц в изгнании.
Поселился Фокин в подвале дома Союза писателей, оборудовав комнату по-спартански — раскладушка, несколько мягких стульев, письменный стол с чернильницей и пеналом в виде пирамидки. Ночами, пожираемый вдохновением, Фокин тырил телефонную проводку, а освободившиеся гвоздики складывал кучками на подоконниках — чужого не надо.
Ябеда, сам разрешивший прошедшему школьные горнила жить там, заподозрил, что Фокин создал теневой кабинет и метит на его, председательское, место. Поэтому решил временно Фокина удалить, а самому обдумать, что дальше делать. И дал Фокину путевку.
Как и Фокин, Славик Мамалыгин не ходил в детский сад. Мама оставляла его дома одного и уходила на работу. Каждый раз Славик очень боялся. Однажды ночью к ним в квартиру пытались залезть воры. Темнота, шерудение с дверным замком. Мама проснулась, включила свет, стала громко говорить, что звонит в милицию. И сразу — топот в парадном. Убежали. Потом до утра не спали.
Дома, сам. Вещи в однокомнатной квартире засыпали, становились мертвыми. Славик подходил к двери и слушал. Он и тишины боялся, и поднимающихся шагов. Тишина была условная, с нею смешивались едва уловимые звуки двора — мерное покрякивание качелей, голоса прохожих. Еще парадное хранило пустоту ждущую.
Могли появиться воры, одетые в стеганые ватники, как сантехники, и вязаные черные шапочки. Конечно, с чемоданчиками, где разный взломный инструмент и длинные ножи. Осенью мог прийти вампир — такой человек с трубочкой для высасывания крови. Осенью, чешский луна-парк становился табором аттракционов возле стадиона. Была там комната страха — садишься в вагонетку и тебя на рельсах везут в темных, пахнущих мазутом коридорах, откуда прут обвешанные тряпками мертвецы. Из-за сундуков выглядывают скелеты с золотыми саблями, открывает двузубый рот серолицая ведьма в лохмотьях, верхом на метле. Был там и вампир — человек с трубочкой. Он висел под потолком, вцепившись в него пальцами с присосками. У вампира белое, суженное книзу лицо и блестящие черные глазки, и кривой лыбящийся рот.
Но дверь заперта на добрый стальной замок с закручивающейся пимпочкой, да еще на цепочку, а к двери приставлены санки, упираясь в круглый бок стиральной машины, купленной в рассрочку в незапамятные времена.
И Славик стоял, прижавшись ухом к гладкой крашеной поверхности двери, вникая в суть парадного. Иногда машинный бой сердца подавлял тишину и Славик сглатывал вставшую в горле слюну. Если тревога нарастала и душа рвалась из груди, Славик прятался в платяном отделении шкафа — большого, с зеркалом посередине.
Это был замечательный шкаф. Наверху его стояли обувная коробка с диафильмами, проектор, две коробки с солдатиками, наборы военной техники и залежи клеящихся самолетов, до которых у Славика не доходили руки. А если открыть левую створку, то за ней — ряд вещевых полок. Найдется всё — и свитера, и трусы, и носовые платки. По полкам, словно по лестнице, можно забраться шкафу на крышу. А там еще место рядом с коробками, есть где посидеть. Если вдруг потоп в квартире — ну прорвет трубу в ванной — и вода станет медленно поднимается, делая стены темными, а предметы плавающими, то шкаф послужит спасительным островом. Хорошо бы там заранее продукты припасти.
Может еще землетрясение произойти. Тогда потолочные перекрытия обрушатся, всех придавит, а шкаф выдюжит и спасет того, кто внутри. Сухо, тихо, воздух без движения. Под ногами — клумаки и прошлогодние, сморщенные каштаны, положенные от моли. Славик затворяет дверь изнутри, за вешалку для поясов. Рядом с дверкой — еще одна, большая, та, которая с зеркалом. Она на щеколде с пружиной. Ни один враг не отопрёт.