Зловещее предзнаменование вызвало у москвичей много толков, в которых не было места надежде на царя и одобрению решений собора. Современный историк пишет по этому поводу: «Самый представительный собор середины XVI века был созван на втором году опричнины, когда опричное правительство стало на путь уступок и поиска компромисса. Этот период оказался слишком кратковременным. Новый взрыв террора положил конец дальнейшему развитию практики Земских соборов».
…Свою работу собор закончил в значительно уменьшившемся составе, что было вызвано следующим обстоятельством. Большая группа земских бояр и дворян во главе с В.Ф. Рыбиным-Пронским обратилась к царю с челобитной, в которой потребовала за содействие в войне отмены опричнины. Челобитчики писали о нестерпимом произволе опричников в отношении земцев.
Царь расценил это обращение как мятеж. Всех, чьи подписи оказались в челобитной, в тот же день арестовали, 50 человек были биты палками на торговой площади, трое обезглавлены – В. Рыбин-Пронский, Н. Карамышев и К. Бундов. Вотчину (Кострома с окрестностями) первого из них взяли в казну.
Расправа с «бунтовщиками» могла быть ещё более жестокой, но этому помешало прибытие в Москву соловецкого игумена Филиппа – кандидата в митрополиты. При восшествии на митрополичью кафедру он потребовал: «Чтоб царь и великий князь оставил опришнину. А не оставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти невозможно. А хоши его и поставят в митрополиты, и ему за тем митрополья оставите».
Царь уступил требованию своего кандидата на митрополичью кафедру, но оговорился: делает это ради того, чтобы не срамить предстоящие торжества; но на будущее просит Филиппа не вмешиваться в государевы дела. Игумен согласился в надежде на то, что с помощью слова Божьего склонит самодержца на путь истины и правды. Летопись гласит: «И царю и великому князю со архиепископы и епископы в том было слово; и архиепископы и епископы царю и великому князю били челом о его царьском гневу. И царь и великий князь гнев свой отложил, а игумену Филиппу велел молвите своё слово архиепископом и епископом, чтобы игумен Филипп то отложил, а в опришнину и в царьской домовой обиход не вступался, а на митрополью бы ставился; а по поставленьи бы, что царь и великий князь опришнину не отставил, и в домовой ему царьский обиход вступаться не велел, и за то бы игумен Филипп митропольи не отставливал, а советывал бы с царём и великим князем, как прежние митрополиты советовали с отцем его великим князем Василием, и с дедом его великим князем Иваном».
«Советовал бы с царём»! Это было для Филиппа главное в договоре с государем. Но ближайшие же дни и недели быстротекущей жизни показали, что правители (светский и духовный) каждый по-своему воспринимают российскую действительность и у Ивана Васильевича это восприятие очень далеко от просто человеческого, где-то на уровне фараонов Ветхого Завета.
Многочисленные служилые люди, первые
землепроходцы, устремились в неизвестные дали. Пешком и на лошадях пересекали они неоглядные просторы Сибири и пустыни Средней Азии. Главное внимание при этом обращалось на измерение расстояний – основы ранней русской картографии. Расстояния измерялись шагами, вёрстами, днями пути. Ориентировка – по странам света: «в нощь» – на север, «на полдень» – на юг.Первые русские карты-чертежи по манере исполнения представляли собой рисунок, план, не имевший ещё точной ориентировки и координат, рисунок составлялся часто прямо в пути. И однако эти первые чертежи-карты
отличались достоверностью и лаконичностью. На них не изображались мифологические рисунки, так часто украшавшие карты западноевропейских картографов, но были даны чёткие подписи, содержащие необходимые путешественнику сведения.Всё это значительно расширяло сведения о восточных землях и, естественно, получало отражение на составляемых чертежах. А их составлению всегда уделялось большое внимание на Руси. Свидетель тому – архив Ивана Грозного, в котором содержалось девять ящиков чертежей
дорог, рек и пограничных районов.«Подвизаюсь за правду».
Русская православная церковь среди своих святых почитает около 70 епископов, которых называет святыми. Московских святителей пять – Пётр, Алексий, Иона, Филипп, Гермоген.Филипп (до пострижения Фёдор) происходил из боярского рода Колычевых. Его дед, И.А. Лобан Колычев, был довольно известной личностью: участвовал в переговорах с Крымом, возглавлял передовой полк в войне со шведами, был наместником в Новгороде. В 1537 году многие из Колычевых участвовали в мятеже Андрея Старицкого и были повешены.