«Во-первых, я тебя благодарю, что все же ты меня определил в первую сотню, однако я, прости, хозяин, вовсе не об этом. Я лишь хотел тебе заметить, что все без исключения расчетные счета, как испокон веков, так и поныне, находились и находятся в таком учреждении, как банк. А банков на Земле всего немногим меньше, чем планет в космическом пространстве, поэтому тебе, дебил, не хватит жизни, чтобы отыскать заветную контору, где ваши денежки лежат себе в рядочек и скорбно думают: „Когда? Когда же наконец придет за нами предъявитель с лучезарным взором оголтелого мессии? Когда, опутанный идеями добра, назвав пароль, он вызволит нас всех до доллара из этого чудовищного плена, где мы бездарно прозябаем на нищенских, никчемных банковских процентах? Когда мы сможем наконец реально послужить своей заброшенной Отчизне?“ О, я вижу, лучезарный ты кретин, как плачут, как рыдают эти деньги, захлебываясь в собственных слезах. Но, дергаясь в бессмысленных конвульсиях, они отлично понимают всю тщетность и несбыточность своих неоправдавшихся надежд. Утопия, хозяин, вещь поистине отвратная. Как говорится, лучше уж синица… И потому еще отчетливей я вижу, как с каждою минутой, угасая, надежды эти истлевают, превращаясь в серый пепел. А пепел – это тлен, хозяин. Конечно, можно было бы дерзнуть… на пару-тройку лет. Методом тыка поработать. Но это, если очень сильно повезет, да только ты у нас, я знаю, невезучий. И что теперь, скажи мне, толку в том, что Бог тебя пометил и назвал тебе пароль? Скажи мне: есть ли у тебя ответ, дурашка? Ладно, так и быть, хозяин, я тебе из уважения отвечу. Ответ до примитивности простой: знай, половины в этой жизни не бывает, как не бывает в ней полудомов, полусемей, полуморали. Как не бывает в этой бренной жизни полудемократов, полулибералов, полудураков, и полупатриотов в этой жизни тоже не бывает! Да, вот еще, мой славный дурачок, есть напоследок у меня к тебе одна малюсенькая просьба: мне б не хотелось, чтобы ты у нас стрелялся. Всего лишь скромная хорошая идея: моим нетленным мыслям в тебе еще немножечко пожить. О моей просьбе поразмысли на досуге. Ну, вроде бы и все. Заметь, ведь только пару фраз, как и обещано мной было. Пока, дружок, до встречи и, пожалуйста, не кашляй. Ты очень много куришь. Ты это… Вот что, береги себя, дружок».
Сначала меня шарахнуло на проезжую часть, и водитель проезжавшего КамАЗа, в последнюю секунду успев отвернуть руль, выскочил на встречную полосу. Благо, что дорога в тот момент была свободна, и лобового столкновения не произошло. От резкого торможения машину занесло, и она пошла юзом, в результате врезавшись в стоявшее на противоположной стороне благоухающее пышной зеленой растительностью дерево.
Затем, с отчаянием попавшего в западню, я зачем-то пытался отодрать целую секцию рабицы, которая служила ограждением строительной площадки. Поймав ни в чем не повинного под два метра ростом, здоровенного прохожего, долго тряс его за отвороты пиджака, при этом с вытаращенными глазами бормоча себе под нос – а иногда и выкрикивая – нечто совершенно бессвязное:
– Да понимаешь ли ты, черт подери? Ну почему не думаем? Ай, боже, ну какой я идиот! А если их классифицировать? Банки эти? Олигарх ведь не дурак, чтобы класть в ненадежный… А ты, мое второе «я», ты не мое рациональное начало. Нет. Ты и есть сам дьявол, сидящий во мне! А как же Комиссаров? Что он, бедняга, обо мне подумает! Господи, стыд-то какой! Старушка, ну где ты? Ну подскажи же наконец, что мне теперь делать? Как же нам теперь быть с тем, что мы с доктором задумали? Что, крах?! А вот и хрена вам, я не отступлюсь! С этим делом надо заканчивать… Нет, это дело надо реанимировать, возобновлять! Не иначе! Нет-нет, будем по кирпичику, по капле… Будем-будем, вот увидите, посмотрите…
Видимо, много чего еще я наговорил и натворил на утопающей в зелени живописной улице одного из московских районов под поэтичным названием Солнцево, пока… Пока не полетел. Да, мой дорогой читатель, именно так: полетел. Как-то совершенно неожиданно и, главное, легко меня оторвало от земли, и я, казалось, даже глазом не успел моргнуть, как воспарил над крышами панельных девятиэтажек. Но для человека, впервые полетевшего без вспомогательных средств, начальные ощущения получились, прямо скажем, нестандартными, если, конечно, такое определение вообще здесь уместно.
«Ну вот, я и полетел, – подумалось мне. – До чего же ординарное решение, принятое, кстати, неизвестно кем. А может, мной самим? Кто знает? Сколько их уже летало в романах, в стихах, поэмах, в кинофильмах? Откровенная, ничем не прикрытая банальность. Ничего удивительного, сверхъестественного, поражающего воображение. Примерно таким же макаром можно глядеть и в стекло иллюминатора, если только обзору не мешает крыло. Ты будто в том же самолете: не в состоянии сам выбирать направление. Ты в роли пассажира. Тебя несет помимо твоей воли, не говоря уже о том, что если падать, то опять же явно вопреки твоему желанию… Да, кстати, а куда меня несет?»