Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

– Ха-ха-ха! Ну эта ж нада, а! Ой, не могу! Ну, интеллигенция, повеселила ты нас! Благодарствуйте, давненько так не смеялся от души! Ой, не могу… Повеселили… – старательно вытирал он ладонями мокрые от слез щелочки-глаза в то время, когда на нашем столе уже стояли в прозрачной здоровенной бутыли трехлитровка белой мутноватой жидкости и несколько резных деревянных мисок с капусточкой, грибочками да огурцами разного посолу. А перед каждым из нас Еропка положил по деревянной ложке, скорей всего для суши, поставил по деревянной кружке, видимо для кваса, и по берестяному стопарю – понятно для чего. По всей вероятности, деревянные тарелки с такими же деревянными вилками в сервировку не входили. Не предусмотрено было, наверное, «этикетным регламентом» данного заведения. А что ты тут скажешь? Понятное дело: сплошная экзотика.

Когда спазматические приступы безудержного смеха покинули наконец грудное сознание Фаддей Авдеича, он со знанием дела, хорошо натренированной рукой разлил самогон по стопарям, а квас по кружкам, который, забыл сказать, принесли в какой-то расписной бадейке, и тоже, кстати, деревянной.

– Ну, гости дорогие, хочу выпить за прибытие.

Мы беззвучно чокнулись берестяной корой и все вместе разом опрокинули по первой.

А первачок, скажу я вам, и вправду оказался, что доктор прописал. Вполне соответствовал количеству дворов в деревне: эдак градусов под шестьдесят – семьдесят.

Зажмурив глаза, я долго держал у ноздрей здоровенную краюху черного хлеба и думал почему-то исключительно о том, что самое трудное – первый стопарь, а потом организм, как правило, адаптируется и дальше будет легче.

Немного придя в себя, я с содроганием взглянул на близкую мне женщину… и, не кривя душой, скажу – действительно содрогнулся: сидела счастливая и довольная, будто только что пила не самогон, а воду. Ну и какой же идиот первым швырнул человечеству мысль, что слабый пол – это женщина? Курам на смех! Даже если касаться сугубо физиологической стороны вопроса.

– У женщины неизлечимы три болезни: шизофрения, бешенство матки и алкоголизм, – ни с того ни с сего и ни к селу ни к городу, тупо глядя перед собой, но весьма многозначительно изрек я. И судя по всему, с большой претензией на компетентность. После чего поймал себя на мысли, что, кажется, нисколько того не желая, становлюсь женоненавистником. Прямо скажем, неутешительная новость для меня, ибо при моем отношении к сексуальным – пока еще, надеюсь – меньшинствам, да и при мыслях таких, итог для писаки тогда лишь один – алкоголик-одиночка.

– О! Вот-вот, – неожиданно поддержал меня Фаддей Авдеич, – женщина, попросту, по-русски, венец природных явлений. Да, Эльвирушка? Правильно?

– Конечно же, Фаддеюшка, – по-прежнему журчали в том же русле.

– А вот с вами, уважаемая, не согласен, – с точностью фармацевта разливая самогон по стопарям, несколько в снисходительном тоне заговорил он с Людмилой Георгиевной. – И с морскими продуктами тоже. Что нам своей рыбы мало? Щучка, сазанчики, карасики, карп первостатейный… И ведь все в лучшем виде. По рецепту.

Я себе ясно представил извивающегося от восторга солитера в его сладостном предвкушении немедленного вгрызания куда-нибудь в стенки моего и без того не совсем здорового кишечника. Рыбка-то речная далеко ведь не морская. Паразитами больно богатая. Да и для морской нужны хотя бы холодильники.

«Нет, братцы-кролики, режьте меня на куски, как первостатейного карпа, но суши, как попросту, так и по-русски, это не по мне. Увольте», – твердо решил я для себя.

– А вот с вами, товарищ Грибничок, я не согласен серьезно, – детина снова, будь он неладен, вспомнил обо мне. – Попросту, по-русски, обидели вы нас. Уж во второй раз обидели, а я, знаете, так не люблю.

– Фаддеюшка… – попытался сгладить назревающий конфликт журчащий ручеек.

– Нет, погоди, Эльвирушка. Попросту, по-русски, наболело, – прям чуть не плача, детинушка нежно поглаживал своей здоровенной совковой лопатой Эльвирушкино запястье.

– Простите, Фаддей Авдеич, но ума не приложу, чем же я мог вас обидеть. Поверьте, и в мыслях не было, – говоря это, я уже прикидывал, что лучше: получить по морде и сразу умереть или уж до последнего понаслаждаться отсутствием улыбки на негроидных губах этого самовлюбленного тупого самодура? Хотя какая разница? От меня уже здесь мало что зависело, а исход в данной ситуации мне представлялся всего один: сейчас он мне, козел, навешает, и я немедленно умру от сотрясения.

– Отвечу. Но сначала выпьем, – не сбавляя градуса по отношению ко мне, торжественно объявил нам всем хозяин заведения. Однако такой неожиданный поворот в разговоре меня, признаюсь, даже немного обрадовал. С большей дозой наркоза вдали от дома погибать приятнее.