Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

Ну а вот я, благодаря дерзости шеф-повара, вздохнул с невероятным облегчением, так как после произошедшего инцидента почему-то сразу догадался, что меня сегодня бить уже не будут, да и наши с Людмилой Георгиевной желудки, прости Господи, тоже не пострадают… Ах, дорогой читатель, как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя поистине счастливым. Добрый всем совет: люди, честное слово, зазря на лучшее не претендуйте.

Наш дорогой Фаддей Авдеич вернулся пасмурнее тучи и, опершись здоровенными кулачищами о стол, грузно опустился на лавку. Взяв бутыль, молча разлил самогон в незвонкие стограммовые берестяные емкости и, подняв свой персональный стопарь, посмотрел на нас так, что нам, грешным, практически не оставил иного выбора: немедленно ему посочувствовать. И мы конечно же посочувствовали, ну и, естественно, поддержали. Правда, на сей раз выпили не чокаясь, будто бы помянули, но все же под строгим и всевидящим оком хозяина. Понятное дело, не помышляя при этом о грибочках, да и огурчиках с капусткой: так уж он взирал на наши лица, преисполненные неподдельным состраданием. Чертово чудовище!

После нас всех, сочувственно махнувших матерую, шестидесятиградусно-забористую жидкость, будто компот из сухофруктов, махнул и сам его сиятельство Фаддей Авдеич, выдержав до этого, с бетонный монолитный блок, нешуточную паузу. Затем, уж слишком сокрушенно тряхнув кудрявой головой, он повернулся к скромно притулившемуся в уголке на табуретке старичку и, знаете, каким-то то ли детским, то ли загробным голосом скомандовал:

– Силыч, невеселую.

В ту же секунду истошно и надрывно заголосила балалайка, разнося по всем неосвещенным закуткам японо-русской якитории чарующие, душераздирающие ноты старинной замечательной песни, нам еще с детства вдолбленной в сознание, но прозвучавшей ныне, к сожалению, без слов, сугубо, скажем так, в инструментальном исполнении:

И-и-звела-а меня-а-а кручина,По-одоколо-одная-а-а змея-а-а-а.

Ты гори, догорай, моя лучи-ина,До-о-горю-у с тобо-о-ой и я-а-а-а…

«Да чтоб ты провалился, сентиментал ты хренов» – будь я поздоровей, клянусь, прибил бы к черту этого засранца!

Вместе с трехструнным музыкальном щипковым инструментом во всю свою луженую басистую глотку зарыдал и этот монстр, уткнув раскрасневшуюся от эмоций морду в пышные и вызывающе вздымавшиеся груди Эльвиры Тарасовны Касперчак… пусть даже в девичестве Зусман. Какая разница? Она же, стерва, нежно гладила баранью башку Фаддей Авдеича, и крокодильи слезы от печали ненасытной вытекали из его несимпатичных, я бы сказал, омерзительных глазных щелей, вызывая отвращение к закуске. А этого как раз и не хватало мне и моему изрядно проспиртованному самогоном организму. Я словно волк иль заяц? глазами пожирал капусту, не в силах прикоснуться к ней. Бывает же такое!

«Ну, слава богу! Он, зараза, наконец-то выдохся. А было бы куда приятнее, когда б от собственных переживаний уж лучше испустил бы дух к едрене фене. Ох, мечты, мои мечты, где ваша сладость? А так, хотя бы для начала, утер бы, что ли, сопли, чем махать своей лопатой».

И что же? Падкий на минор детина и впрямь махнул рукой, и балалайка замолчала тут же, а Силыч, словно изваяние, опять застыл на полуноте в совершенно идиотской позе. Да как и в прошлый раз, так и не взяв финального аккорда. А что поделаешь? Талантливые люди всегда зависимы от самодуров. И в этом-то, увы, ирония судьбы.

– Ну почему, свет мой Эльвирушка, все в этой жизни, попросту, по-русски, всегда таким вот эдаким Макаром? – жаловался своей пышногрудой наложнице от души наревевшийся детина, порядком измочив при этом горючими слезами феминистическое левое плечо узорного, цветастого, из плотной ткани сотканного сарафана Эльвиры свет-Тарасовны. – Ты же знаешь, я ж не какой-нибудь, чтоб там. Ведь все же от души! Хотелось, чтобы в радость. Чтобы, попросту, по-русски, удивить. Но ведь это ж как всегда – одна хреновина! И что прикажешь? Опять копченых угрей жрать, что ли?

– Прошу меня простить, Фаддей Авдеич, – быстрее меня и вольного ветра сообразила вдова, – а что, таковые в якитории имеются в наличии?

Планетного масштаба упадничество в настроении Фаддея Авдеича, сопровождавшееся непотребным вытиранием горючих слез и вязких соплей рукавами пиджака haute couture, сменилось вновь неподражаемым по своей природной органичности удивлением. Кудрявый громила посмотрел на близкую мне, воистину красивую женщину как на последнюю идиотку:

– Это вы о чем, матушка? Да у нас тут, попросту, по-русски, в каждой избе в подполе этого, почитай, добра навалом. Собаки не едят. Все на удобрение. Места-то угристые.

– Ах, Фаддей Авдеич, – шебетала Людмила Георгиевна, – вот уж удивили – так удивили! По мне, в этом мире подлунном так ничего вкуснее копченого угря не существует. А вы, маг, чародей, волшебник, ни слова об этом. Ну что же у нас за мужчины, в конце-то концов!