Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

– На самом деле ничего сверхъестественного. Просто эти, с позволения сказать, родители… Тоже мне, деятели… В общем, сбагрили на нас с дедом-сердечником двух внуков-сорванцов, а сами в Египет укатили. Ну кто в разгар лета ездит в Египет? Разве что поджариться… за свои же собственные деньги. Вот это действительно – сплошная невероятность. – Она смотрела на меня со своей спокойной, вселенской мудрости улыбкой, и я чувствовал, как силы, возвращаясь ко мне, наполняли мою грудь, дыхание становилось ровнее, а душа… О, душа от этой встречи готова была воспарить к небесам.

– Можно? – Присев рядом с моей невероятной, неповторимой, обожаемой старушкой, я положил свою голову ей на плечо и, глубоко вздохнув, закрыл глаза.

Слегка погладив мою голову, она затем негромко произнесла:

– Умаялся, значит.

– Ага. Сил нет, как умаялся.

– Так ведь неудивительно: столько бегать-то. И чего ты все за ней гоняешься? Ее одержимость всегда на километр быстрее твоей. Глупое да и бессмысленное занятие. А вдвойне глупое потому, что все равно же по замкнутому кругу носитесь. Здесь все зациклено, и выход отсюда только вертикальный. А горизонтальных-то вовсе и нетути. Ничего не поделаешь, Грибничок, диалектика.

– Да?.. А кто они, селяне эти?

– Ай, да то же самое: по кругу бегающие. Ведь грех их в том и состоит, что думали одно, говорили другое, а поступали в полном несоответствии с тем, что говорили и о чем думали. Человек – существо странное и противоречивое. Живет и думает, что достаточно соблюсти главную в его понимании Божью заповедь – «не убий», забыв, вероятно, что их еще целых девять. «Возлюби ближнего своего», к примеру.

– Да, наверное… Так они все-таки мертвые?

– Кто?

– Селяне.

– Ах, селяне… Больше да, чем нет, – старушка засмеялась. – Они, скорее, как тот жадный толстый мальчик, что полез в соседний сад за яблоками, да так в ограде и застрял, а общество решило, что из-за плохого мальчика не стоит разбирать забор.

– Так этот плохой мальчик не поест три дня, похудеет и освободится.

– Согласна. Но только это уже будет выход вертикальный. Боюсь, что олигархине твоей разлюбезной этого не понять. Слишком зависима. А жаль.

– Да и бог с ней, с олигархиней этой. Хотя, не скрою, интересно было бы узнать, нашла она все-таки своего покойного супруга или… Но я же это прожил! Да вон и топор тому подтверждение.

– Нашла она его, нашла, не суетись. Такая разве может не найти? Из-под земли достанет, не спросив разрешения.

– Не знаю, хорошо это или плохо, но я б на эту встречу все же поглядел.

– А вот я б не стала. Впрочем, теперь уж все равно деваться некуда.

– То есть?

– Да то и есть. Я же говорю: по кругу носитесь. Сейчас твоя мадам и объект ее охоты стоят за нашими спинами всего-то в пятнадцати – двадцати шагах от нас, а лес за нами не густой, да и сквознячок, опять же, в нашу сторону. Стоят, голубки, друг против друга… И лев готовится к прыжку, – старушка снова рассмеялась.

Эпизод двенадцатый

«Волчья яма»

– Миша, Мишенька, родной мой! Я все-таки нашла, нашла тебя, нашла! Если бы ты знал, как я по тебе скучаю, тоскую по тебе! Тебя не стало, и моя жизнь превратилась в полную бессмыслицу. Это вакуум. Мне не хватает тебя… – Сжав кулачки, Людмила Георгиевна плакала, и я бы, наверное, первым бросил камень в того, кто осмелился бы усомниться в ее искренности. Я, казалось, забыл обо всем и в эту минуту безоговорочно, безраздельно верил этой плачущей женщине. Я вместе с ней ощущал ее боль, чувствовал, как она страдает. – Если это только возможно, Мишенька… Я хочу к тебе! Обними меня!

– Стой, Людмила. И запомни – больше ни шагу! – Он стоял, выставив руку вперед, и едва заметная улыбка играла на его бледных, бескровных губах. На первый взгляд неподвижная, словно застывшая, поза выражала строгую невозмутимость или даже, скорее, безмятежность. Однако безмятежность эту, наверное, было бы нельзя отождествить с холодом безжизненной арктической зимы. При абсолютном внешнем спокойствии во взгляде его странного блеска глаза источали энергию, способную, казалось, в мгновение поработить твой разум, и в то же время ты понимал, что она дает возможность этому разуму беспрепятственно набрать заоблачную высоту в его свободном безбрежном полете созидательной мысли.

– Ни шагу? А почему? Почему, Мишенька? Тебе неприятно меня видеть, да? Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Ни шагу, иначе умрешь. Умрешь, как умер я. Нас разделяет глубокая яма, на дне которой острые осиновые колья. По прямой тебе идти нельзя, а надумаешь обойти, я сделаю шаг в противоположную сторону. По кругу ходить бессмысленно.

– Но это жестоко! Зачем ты тогда звал меня? Зачем тогда, скажи, мою душу тревожил?

– В том-то и дело, Людмила, что я тебя не звал. И это не я приходил к тебе во снах.

– Нет, это был ты. Ты! Хочешь сказать, что я лгу? Я лгу, да?

– Касательно снов ты не лжешь, Людмила. Касательно снов говоришь исключительно правду. Но это был не я, Людмила.

– Значит, по-твоему, я сумасшедшая?

– Ты слишком расчетлива, чтобы быть сумасшедшей. Для нынешнего времени ты – нормальная. Только я тебя не звал.