Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

Потирая здоровенную шишку, невероятно быстро обозначившую свое присутствие на моем несчастном бестолковом лбу, мгновенно (даже странно) сообразил, что пробежать мимо и не врезаться в сосну я, собственно, и не мог, потому что перед ней тропиночка аккурат раздваивалась. Значит, Семипахов не соврал: это и есть та самая развилка.

Не без труда поднявшись с земли, я непроизвольно поднял голову наверх и увидел (про удивление писать не буду) на высоте трех-четырех метров прибитый к сосне огромным ржавым кованым гвоздем фанерный щит с обгрызенными и подгнившими от сырости краями, на которым опять же угольком было начертано:

«Ты уж прости нас, Грибничок! Мы хоть в ступах с метлами и не летаем, но деваться нам все равно ведь некуда. Вот и маемся. Только ты не думай, но рано или поздно злобного Степашку Данилыча и его приспешника Фаддейку мы с начальственных высот все ж таки да скинем».

Ниже следовала подпись: «Актив революционно настроенных товарищей и господ».

На уровне поднятой вверх руки под щитом в сосне торчал покрывший себя неувядаемой славой мой скромный походный топорик. Вероятно, таким образом нижеподписавшиеся как бы давали мне понять, что, мол, «в подтверждение правдивости наших слов возвращаем вам, господин-товарищ, вашу законно принадлежавшую вам вещицу, а нам, цивилизованным борцам за справедливость, чужого вовсе и не надо».

Я еще толком не успел до конца вникнуть в глубокий смысл написанного на фанерном щите, как из-за толстенной, в два обхвата, сосны буквально вынырнули отставной профессор Цезарь Ганнибалович и имеющая скандальную репутацию пенсионерка со стажем Баррикада Девятьсотпятовна. Оба изрядно смущенные, что называется, «платочки в руках теребя».

– Ой, извините, господин Грибничок, – первым заговорил отставной профессор, – но мы к вам с Баррикадой Девятьсотпятовной своего рода как делегаты от нашего сообщества. Сами, думаю, понимаете: всего, что наболело, на одном фанерном листе не напишешь.

– А это все потому, что у Харона песка в пустыне не выпросишь, – перебила Цезаря Ганнибаловича эмоциональная пенсионерка, в мгновение ока зардевшись всеми оттенками красного цвета на своем негодующем лице.

– Ну к чему вы такое говорите, Баррикада Девятьсотпятовна? – Отставной профессор теперь сам покраснел, как спелый кизил. – Прекрасно ведь знаете, что Карп Тимофеевич из кожи вон лезет, чтобы помочь нам в нашей справедливой борьбе. Контроль такой, что заяц не проскочит, муха не пролетит. А потому что дефицит. Потому что это вам не угри с медвежатиной. Что чудом удается достать – все уходит на эти, извините, идиотские транспаранты на митингах, а нам из-за этого катастрофически не хватает средств… на ту же агитацию.

Голова раскалывалась, и я, осторожно потирая уже довольно сильно разболевшееся ушибленное место, подошел к сосне и с силой вытащил топор. При этом заметил, как Цезарь Ганнибалович нервно дернул конфликтную пенсионерку за оборки ее платья и с волнительным придыханием зашептал ей прямо на ухо:

– Вот вечно вы, Баррикада Девятьсотпятовна, со своими ненужными репликами… Ой, извините, господин Грибничок, – обратился он ко мне, – отлично понимаем, что время у вас очень дорого, но мы к вам от сообщества всего с одной-единственной просьбой.

– Это с какой? – в довольно жестком тоне последовал вопрос с моей стороны.

– От лица селян умоляем – опубликуйте Семипахова! – Профессор сложил руки на груди и упал передо мной на колени.

Словно ужаленный отскочив от коленопреклоненного, я заорал на весь дремучий лес:

– А ну-ка встаньте! Немедленно поднимайтесь! Да что ж это за клоунада такая и будет этому когда-нибудь конец?!

– Видите ли, товарищ Грибничок, – на сей раз с запредельным спокойствием снова вмешалась в нашу беседу Баррикада Девятьсотпятовна, – в совокупности, по уровню, так сказать, греховной критической массы, – при этом пенсионерка зачем-то руками выписала перед собой по воздуху круг, – Тит Индустриевич наипервейший кандидат на вылет отсюда. Дело осталось за малым: всего лишь признание. Хоть кем-нибудь.

– И только-то? А что достойней нету?

– Да как же можно этого не понимать? – в полном недоумении развел руками профессор, вовсе не собираясь подниматься с колен. – Он ведь творец!

– А мое мнение, – я обнял близстоящую сосну, дабы не уподобиться профессору в его нынешнем положении, – публиковать вашего Семипахова – это и есть величайший грех… Да встаньте уже наконец!

– Да вы только сделайте, – чуть не плакал Цезарь Ганибалович, вновь сложив свои подрагивающие от волнения руки у себя на груди. – А судить пусть будут другие. Время покажет. Главное – опубликуйте.

– Хорошо. Сделаю. Так куда у нас мотанула близкая мне женщина?

Оба, не сговариваясь, моментально указали в левую от толстенного дерева сторону. Значит, по болотам за вдовой мне гоняться не придется. Ну, и на том спасибо.

Эпизод одиннадцатый

«По замкнутому кругу»