Врачеватель. Олигархическая сказка

В феврале темнеет рано, и на улице давно включили освещение. Небо было закрыто тучами, но снег не падал. С северо-запада дул неприятный холодный ветер. Какое-то время назад Пал Палыч и Сергей вышли из больницы. Сейчас они стояли возле машины, и было видно, что ветер им не помеха.

– Прости, Паша. Знаю, что ты искренне, но, поверь, мне тяжело тебе отказывать во второй раз. Мама заждалась. Хотя бы ночь с ней побуду, а завтра рано утром надо в монастырь возвращаться. Боюсь только, к заутрене-то уже не успею. Я и так в Москве задержался дольше некуда, а там ведь на мне все хозяйство. Лучше ты ко мне приедешь. Увидишь, какая у нас благодать. Душа радуется. Я вот почему-то уверен, что ты скоро ко мне приедешь. Ведь приедешь, Паша?

– К тебе я и пешком приду.

– Вот и слава Богу! Если бы ты знал, как я буду тебя ждать.

– Ладно, Серега, садись в машину. Отвезу тебя домой.

– Нет-нет, Паша, и не думай. Здесь автобус идет прямо до метро. Не волнуйся, я доберусь. Да и не гоже мне, грешному, разъезжать на таких автомобилях. Смех, да и только. А Ларисе от меня низкий поклон.

Они крепко обнялись и долго так стояли под этим наполненным сыростью, пронизывающим февральским ветром, не чувствуя холода.

– Ну, прощай, Паша. Только ведь вот что хотелось сказать тебе. Великое испытание для человека, который живет, ни в чем себе не отказывая. Когда любое его желание, любая прихоть исполняются в ту же секунду, по первому требованию…

– Как ты сказал? – Пал Палыч изменился в лице. Он сразу вспомнил, что эту же фразу вчера говорил врачеватель.

– Я хотел сказать, – спокойно продолжил Сергей, – что тогда он перестает видеть окружающий его мир и сердце с каждым днем становится все черствее, пока не превращается в камень. А ты все-таки нашел меня, Паша! Ты помог старушке, сделал благое дело. Я видел – это не откуп. Это искренне, по велению сердца твоего. Но сколько их, таких старушек? А бездомных брошенных детей? Подумай об этом, если к тому испытываешь потребность. Ну, храни тебя Господь!

– Прощай, Серега!

– Да это я в миру Серега, а в монашестве – Филарет.

Он трижды осенил Пал Палыча крестным знамением, прочитав над ним короткую молитву, еще раз обнял его, попрощался с охраной, не знавшей, как себя вести с монахом, – «Храни вас Господь!», «Спасибо, батюшка!», затем повернулся и пошел спокойной, уверенной походкой по направлению к автобусной остановке.

– Я приду к тебе, Серега. Рано или поздно, но приду, – сказал Пал Палыч, когда в миру Сергей Алексеевич Плотников, а в монашестве казначей Филарет садился в автобус, помахав ему рукой на прощание.

Пал Палыч еще долго стоял на ветру и смотрел на пустую остановку, пока, наконец, к нескрываемой радости охранников, не сел в машину и они не отправились в путь.

От солнцевской больницы по окружной до поворота на Рублево-Успенку добрались сравнительно быстро. Потом намертво увязли в пробке. Деловая и политическая элита после трудов праведных горела желанием побыстрее добраться до своих загородных очагов, создавая немыслимую толчею мигалками, клаксонами и различными рискованными маневрами с выездом на встречную полосу, что только усугубляло ситуацию на узкой дороге, создавая дополнительные трудности. Пал Палыч был спокоен и черепашил строго в потоке. Зазвонил телефон. Пал Палыч взял трубку.

– Лариса, ты прости, забыл тебе перезвонить. Но какое же тебе огромное спасибо! Да. Нашел. Конечно, встретились. Увидимся – все расскажу. Что? – брови Пал Палыча медленно, но верно ползли вверх. – Ты хочешь поужинать со мной? И где? В «Царской охоте»? Знаешь, я только сейчас подумал, что не ел уже двое с лишним суток. Идея классная, только есть одно «но». Давай обойдемся без ресторана. Поужинаем дома. А, Женечку в отпуск? Ничего страшного. Можно подумать, что я никогда не чистил картошку. Главное – знать, есть ли она у нас и где находится. А ты бы пока, Лариса Дмитриевна, поскребла по сусекам, а я скоро буду. Мы уже в Раздорах.

На громадной кухне, где сегодня утром наша супружеская пара мирно попивала зеленый чай, нам предстала картина, достойная кисти художника или, на худой конец, пера сочинителя. Два человека, облаченные в фартуки, как минимум, лет десять не подходившие к плите, готовили себе ужин. Не желая обидеть хозяев, мы не станем говорить о том, что на кухне стоял невообразимый чад. Лишь скромно заметим, что до нас доносился приятный аромат слегка подгоревшей рыбы. На бесконечно длинном разделочном столе, наряду с тостерами, блендерами, мясорубками и миксерами, вперемежку лежали груды апельсиновых корок, картофельной кожуры и немалое количество открытых консервных банок. Лица кулинаров были предельно серьезными и сосредоточенными. Однако первых жертв избежать не удалось. Лариса Дмитриевна то и дело дула на свою обожженную кисть руки, а Пал Палыч носился по кухне с наскоро перевязанным пальцем, который он умудрился порезать, открывая банку с черной икрой. Но все эти мелочи мало заботили людей, занимавшихся на данный момент конкретным делом.