Врачеватель. Олигархическая сказка

– Ладно, бать, ты не переживай. Я поступлю. А не поступлю – тоже не трагедия. Не все же, в конце концов, погибают в армии. Ну а если кирпич вспомнить, который прямо на башку с двенадцатого этажа?.. Ты лучше скажи, что нам с матерью делать? С мамкой-то у нас совсем беда. Она даже меня и то не всегда узнает. Вроде и называет правильно, а ощущение, что говорит с другим.

– С мамой, Сережа, все будет в порядке, – спокойно и уверенно произнес Пал Палыч. – Я сейчас за ней заеду и привезу домой. Обещаю, наша мама будет в здравом уме и твердой памяти. Абсолютно здорова. Веришь, сынок?

– Верю. Хотя и странно мне то, что ты сейчас говоришь.

Он взял отца за руку.

– Я, папка, всегда тебе верил, потому что тоже горжусь тобой.

В работавшем на кухне телевизоре, в фоновом стрекотании динамиков Пал Палыч неожиданно уловил своим чутким ухом очень знакомые ему интонации.

– Лиличка, будь добра, сделай погромче.

На экране телевизора перед многомиллионной аудиторией, вероятно, когда пресс-конференция уже закончилась, продолжая отвечать на вопросы журналистов, преисполненный стати предстал небезызвестный нам Игорь Олегович Скрипченко.

«… Я сам родом из русской глубинки. Из простой, между прочим, крестьянской семьи. Кому, как не мне, знать проблемы, существующие в наших регионах. Я лично понимаю, что развитие экономики в стране в целом шло бы куда интенсивнее и динамичнее, если бы малому и среднему бизнесу давали развиваться, не выстраивая эти чудовищные со стороны чиновников барьеры в виде взяток, полного подчинения силовых структур местным князькам и, соответственно, давления с их стороны на этот самый малый и средний бизнес. Я сам чиновник. И чиновник высокого ранга. Следовательно, фигура непопулярная. Только мне это не страшно. За славой не гонюсь и обещать ничего не буду, но своим коллегам-чиновникам заявляю, что вновь созданная при президенте комиссия по борьбе с коррупцией, которую я возглавляю, каленым железом будет выжигать всю эту скверну как в центре, так и на местах, невзирая на чины и связи. Демократия, дорогие мои, не анархия. Ее еще надо построить. И начинать надо с собственного сознания. И что закон не кистень, – как говорил Шарапов, – и он одинаков для всех…»

– Папка, что с тобой? – Сергей тряс отца за плечо и не мог вывести из оцепенения. Тяжелым свинцовым взглядом Пал Палыч смотрел на экран, словно окаменевший. Затем он неожиданно повернулся к Сергею и как ни в чем не бывало невозмутимым спокойным голосом, улыбаясь, сказал:

– Сережка, мне твой «Мартышкин» ужасно понравился. Вся точеная, как олененок. А красивая-то какая! Ты с ней понежнее. Создание ведь очень хрупкое. Прямо голубая кровь. Береги ее. А вообще, надо сказать, мне до невозможности приятно, что у моего сына такой хороший вкус.

– Да ладно тебе, бать, – смутился Сергей.

– Ничего не ладно. Знаю, что говорю. Теперь давай обнимемся, да я за матерью поехал. Не волнуйся, как пообещал, так и будет.

Уже в прихожей Пал Палыч подошел к Лиле и, взяв ее руку, поцеловал.

– Лиля, есть одна проблема, и я могу рассчитывать исключительно на вас. Поможете?

– Помогу. А в чем вопрос?

– Сегодня у нас семейный ужин по поводу выздоровления нашей мамы, поэтому часам к восьми… Нет, ровно в восемь прошу вас вместе с моим сыном быть в деревне Жуковка, которую Сережа не очень жалует. Признаюсь, она мне тоже все меньше начинает нравиться, но пока, так сказать, за неимением… Одним словом – милости прошу. И помните, без вас за стол не сядем.

– Ну ты, батя, галантен, – сказал вслед выходящему из квартиры отцу Сергей, на что в ответ увидел поднятый большой палец правой руки, явно относившийся к обворожительному «Мартышкину».

На Садовом кольце в первом тоннеле по направлению от Павелецкой к Октябрьской намертво застряли в пробке. Пробка образовалась внушительная, причем, по обеим сторонам движения. Опытные водители отлично понимали, что в ближайшие пятнадцать—двадцать минут никакого движения вперед не намечается, поэтому многие заглушили двигатели, экономя тем самым топливо.

– Вот черт меня дернул поехать по Садовому, – сокрушался Григорий, – как минимум час здесь проторчим.

– Не переживай, Гриша, время есть. Господи! Ты только посмотри! Как он сюда попал? – Пал Палыч протянул руку к лобовому стеклу «Геленвагена».

Между опорных колонн, разделявших посередине тоннель по всей длине, на бордюрном возвышении, служившем фундаментом тем же колоннам, на ветхом раскладном стульчике сидел седовласый мужчина лет шестидесяти и самозабвенно давил на клавиши своего баяна. Он добродушно улыбался решеткам радиаторов, фарам и капотам стоявших в пробке автомобилей. Судя по отсутствующей шляпе или коробочке для денег, он не просил за свое творчество награды у «запорожцев», «крайслеров» и «мерседесов», просто он весело и безвозмездно дарил каждому бамперу частичку своей души:

«Малиновый звон на заре,Скажи моей милой земле…»

Пел он трогательным, слегка дрожащим голосом, не всегда правильно нажимая на нужную клавишу, —