Враг божий

Я поднял Хьюэлбейн. Лавайн сделал движение, как будто хочет бросить сосуд в жидкость. Артур предостерегающе положил руку на мой щит.

– Уходите, – повторил Лавайн.

Гвиневера молчала, только смотрела на нас широко открытыми глазами, подтянув меховое покрывало под самый подбородок.

И тут Нимуэ улыбнулась. Обеими руками она встряхнула свернутый плащ, и его содержимое полетело в Лавайна. Ее страшный крик заглушил визг женщин в комнате за нашими спинами.

В воздух из плаща вылетели змеи – не меньше десятка. Всех их Нимуэ накануне собрала в лесу. Они извивались в полете. Гвиневера завизжала и укрылась одеялом с головой; Лавайн, увидев летящую в него змею, машинально пригнулся. Сосуд с частицей креста отлетел в сторону. Змеи извивались на меховом покрывале и среди сокровищ Британии. Я шагнул к Лавайну и со всей силы ударил его ногой в живот. Он упал и тут же вскрикнул – змея обвилась вокруг его щиколотки.

Динас съежился и тут же застыл, когда сталь Экскалибура коснулась его горла.

Я острием Хьюэлбейна развернул лицо Лавайна к себе и улыбнулся.

Он попытался что-то выговорить, но не смог. Змея соскользнула с его ноги.

Артур смотрел туда, где, полностью скрытая покрывалом, лежала его жена. Потом, почти нежно, Экскалибуром стряхнул с черного меха гадюк и приподнял шкуру, чтобы увидеть лицо Гвиневеры. В ее глазах не было ни капли величавой гордости, только страх.

– У тебя есть здесь какая-нибудь одежда? – тихо спросил Артур.

Она мотнула головой.

– Красный плащ на троне, – сказал я.

– Принеси его, Нимуэ, – попросил Артур.

Нимуэ принесла плащ, и Артур на конце меча протянул его Гвиневере.

– Вот, – очень тихо сказал он. – Надень.

Голая рука высунулась из-под меха и взяла плащ.

– Отвернись, – тихим испуганным голосом попросила меня Гвиневера.

– Отвернись, Дерфель, пожалуйста, – сказал Артур.

– Подожди, еще не все.

– Отвернись, – повторил он, не сводя глаз с жены.

Я взялся за край Котла и сбросил его с пьедестала. Бесценный Котел с грохотом рухнул на пол, черная жидкость хлынула на каменные плиты. Артур наконец оторвал взгляд от Гвиневеры. Я с трудом узнал его лицо – таким оно было суровым, холодным и безжизненным. Однако в ту ночь предстояло открыться еще одной тайне, и раз моему господину предстояло испить горькую чашу ужаса, лучше было сделать это, не откладывая.

Я приставил острие Хьюэлбейна к подбородку Лавайна и спросил:

– Кто богиня?

Он замотал головой. Я сильнее вдавил острие меча в его кадык, так что показалась капелька крови.

– Кто богиня?

– Изида? – прошептал он, сжимая укушенную щиколотку.

– А кто бог? – спросил я.

– Озирис, – в испуге отвечал Лавайн.

– А кто, – спросил я, – воссядет на трон?

Он задрожал, но ничего не ответил.

– Вот, господин, – сказал я, по-прежнему держа меч у горла Лавайна, – слова, которых ты не слышал. Хотя я их слышал, и Нимуэ тоже. Кто воссядет на трон? – снова спросил я.

– Ланселот, – чуть слышно отвечал Лавайн. Однако Артур слышал, как не мог не видеть вышитую белым эмблему на черном ложе в комнате, завешанной зеркалами. То был Ланселотов орлан.

Я плюнул в Лавайна, убрал Хьюэлбейн в ножны и, нагнувшись, схватил друида за длинные черные волосы. Нимуэ уже держала Динаса. Мы вытащили их в основное помещение храма, и я задернул черный занавес, оставив Артура и Гвиневеру наедине. Гвенвивах все видела и сейчас тряслась от хохота. Молящие и хор, все голые, сидели на корточках у стены подвала под охраной Артуровых людей. Перепуганный Гвидр забился в угол у двери.

За нашими спинами Артур выкрикнул единственное слово: "Зачем?"

И я вывел убийц моей дочери в лунную ночь.

* * *

Рассвет застал нас в Морском дворце. Надо было уходить, поскольку некоторые воины сбежали из лачуг, когда по сигналу Артурова рога с холма показались конники, и могли поднять тревогу. Однако Артур был не в состоянии принимать решения.

Когда небо на востоке начало розоветь, он все еще рыдал.

Лавайн и Динас к тому времени уже испустили дух. Они приняли смерть на берегу ручья. Я не считаю себя жестоким человеком, но их прощание с жизнью было страшным и очень долгим. Все устроила Нимуэ, и пока их души расставались с телом, она шептала им имя Диан. Они были уже почти не люди, без языка, и если каждому и оставили по одному глазу, то лишь для того, чтобы они видели приготовления к следующей пытке. Последнее, что им предстало, – светлый локон на рукояти Хьюэлбейна, когда я довершал то, что начала Нимуэ. К тому времени каждый из близнецов превратился в комок крови, боли и ужаса; покончив с ними, я поцеловал локон, отнес его к одной из жаровен на дворцовой аркаде и бросил в уголья, чтобы ни частичка души моей Диан не осталась бродить по земле. Так же поступила Нимуэ с косицей из Мерлиновой бороды. Тела близнецов оставили на берегу, и с восходом чайки принялись рвать длинными клювами их истерзанные трупы.