Враг Геббельса № 3

Хороший фотомонтаж отец называл «своего рода маленьким изобретением». Острота ситуации, столкновение противоположных, внешне несовместимых элементов могут поднять фотомонтаж до уровня политического памфлета. На зрителя он производит внезапный эффект, надолго застревая в памяти. Для этого композиция должна быть еще и лаконичной. Многословность и тяжеловесность, обилие деталей, что заставляет всматриваться в них, затуманивают главную мысль, резко ослабляют качество и эффективность политического фотомонтажа.

Яркий пример – ставший классикой монтаж: портрет уважаемого немцами Бисмарка в тяжелой раме и реальная, живая его рука, указывающая на стоящего рядом тщедушного фюрера. Композиция сопровождается недвусмысленными словами: «Этот ефрейтор ведет Германию к катастрофе!». Кстати, эта работа была использована еще раз, для другой листовки. На обложке Front-Illustrierte № 28 ее держит в руках внук Бисмарка – сбитый и взятый в плен летчик Айнзидель… Листовку с Бисмарком в раме чаще всего называли как самую запомнившуюся немецкие пленные даже в конце войны. А ведь она была сделана в 1941-м.

Убедительна в своем лаконизме другая композиция – монтаж-диптих. Верхняя часть – парадный строй немецких солдат. Нижняя – вместо доброй половины самоуверенных вояк в том же строю кресты с касками в рост человека. И – цифра нашедших смерть и увечья на Восточном фронте.

…После завершения работы над очередной фотокомпозицией надо было оформлять несколько изданий и придумывать новый фотомонтаж. И вот для краткой передышки в этой сверхнапряженной работе заполнялся очередной лист в «Мечтах о прошлом и будущем». Хотя мы еще вернемся к рассказу о технологии создания «психологического оружия».

…Кавказ, но уже Гагры. Рисунок: Шура и Эрика с чашечками чая за столиком кафе. Фигура мужчины наклонена вперед, женская – чуть откинута назад. Аура притяжения между ними – это главное, что передала рука художника. Хотя присутствуют и листья пальмы, и почти театральный пролом в стене, сквозь который виден большой теплоход.

«В сумерки мы приходили пить чай к Курбану. На развалинах турецкой крепости он повесил кое-как написанную вывеску – “Чашка ароматного чая”. Чай у него был действительно ароматный и крепкий, и еще было варенье. Больше у него ничего не было. Но слава Курбана разлетелась далеко, его знали ленинградцы и москвичи. Мы больше нигде не пили такой чай.

Правда, Эрика?

И еще о нем был придуман милый анекдот, который, должно быть, переживет Курбана».

Анекдот не приводится – то ли подзабылся за давностью времени, то ли уже не кажется таким смешным, как в те безоблачные дни. Но чуть ниже еще несколько строк, в несколько неожиданной тональности:

«В Гаграх все было похоже на декорации. Или, вернее, на плакат “Интуриста”. В этой слащавой тропической экзотике есть все для глаза, но ничего не радует душу. Одна подмосковная береза в тысячу раз эмоциональней всего кавказского побережья. Но все-таки там приятно».

Новая запись, иной настрой, иная география. Окруженный березками старинный домик с колоннами, явно где-то в средней полосе. И – узнаваемая пара на переднем плане.

Письма Эрике в довоенные годы уснащались шутливыми монтажами

«Вода в реке заснула. Она неподвижна. Река скоро замерзнет. Листья желтые, и листья коричневые, и листья красные. Стволы берез очень белы.

Тихо.

Осень.