Враг мой: Сокол для Феникса. Часть 1

— И все же трусиха, — досадливо тряхнула головой Боянка. Смахнула длинные темные косы на спину, и они тяжелыми змеями колыхнулись по светлой рубахе. — Я, между прочим, больше твоего рискую, — напомнила хмуро. — Я-то уже пару лет, как девица.

— Вот срамота-а-а, — пристыженно пискнула Любава, и тоже принялась заголяться. Поясок веревочный, понева, сапожки… — Прознает Богомила, порчу на нас наведет.

— Ой, да, — отмахнулась Боянка. — Ей сегодня не до нас… Пока с нашими навозится, мы уже свое дело сделаем.

— Почто это вы девки нечисть решили потревожить? — недовольный голос пресловутой Богомилы заставил подруг с визгом шарахнуться к воде. Ведьма из темноты ночи вышла к небольшому костру, хмуро посматривая на прижавшихся друг к другу Боянке и Любаве. — Жить надоело? — как она бесшумно к ним подкралась в кромешном мраке, оставалось догадкой, но появление… не на шутку напугало.

— Нет, — в этот раз первой отошла Любава. Коль уж из-за нее дела скверные возжелали сотворить, ей и ответ держать. — Но очень охота суженого увидать.

— Не рановато ли? — сощурилась осуждающе Богомила. — Все-то ты торопишься куда-то, — и взгляд на княжну, словно слова только ей и предназначались. — И родиться прежде срока. И ходить, и говорить… Суженого ей подавай… Вся как на углях, гляди выгоришь, так и не прожив, сколько отведено.

— Дык я женихаться не тороплюсь, — пробурчала Любава, немного отойдя от испуга появления ведьмы. — Мне бы только глянуть на него. Хоть глазком, а там… обожду, — рьяно кивнула своим мыслям.

— И готова из-за этого нарушить завет богов?

Любава недоверчиво на боярышню посмотрела. Боянка на подругу, глазами мазнула, мол, а я-то что, предупреждала, тебе решать тебе.

Княжна опять кивнула, а потом осторожно уточнила:

— А каков завет?

Богомила криво хмыкнула, руки над заметно утихающим костром погрев:

— Возраст, девонька, на то и есть оговорка.

— И что будет за нарушение?

— Цена есть у всего, — Богомила отвлеклась на крики дальше по реке. Селяне тоже купания праздничные затеяли. Девки песни затянули…

— Ежели не жизнь человеческая, можно и оплатить, — рассудила задумчиво княжна.

— А смелости хватит? — не без ехидства старуха.

— А то, — выпятила грудь Любава, хотя поджилки тряслись, как у зайца, удирающего от волка.

Ведьма молча обошла костер, не сводя глаз с княжны. И до того морозно стало, что Любава поежилась. Благо, подруга рядом была. Она словно ощутила сомнение княжны и ближе встала. Плечом к плечу, делясь своим теплом.

Богомила остановилась напротив Любавы. Прицельно смотрела угольными глазами, будто в душу пробиралась. Неприятно внутри расползался холод, ноги сводило от напряжения, в животе скручивался узел страха, но княжна выжидала. Если уж добралась до запретного места ведьм, то гадание выдержит и подавно.

— Вижу, — кивнула Богомила чуть теплее, — сила в тебе крепкая сидит. Да и, — качнула головой на подругу, — есть у тебя хранитель за спиной. Доверяешь ей? — вопрос с подвохом, но Любава не смутилась:

— Как себе, — не лукавила.

— Вот и проверим, — глухо фыркнула Богомила. — Обряд сделаю. Но он древнее тех, к которым привыкли. Да и запретный… Но ежели не побоишься, а подруга не подведет — сможешь увидать своего суженого.

Любава чуть от счастья не взвизгнула. Жар тотчас по телу заструился.

— Согласна, — рьяно закивала, а когда вспомнила, что не только ей предстояло нарушить наветы, с надеждой на подругу уставилась:

— Да куда я тебя брошу? — отмахнулась Боянка. — Нет уж… я притащила, мне и помогать!

Богомила тихо наветы давала, а девицы выполняли с точностью, что велела. Костер больше разожгли, и пока ведьма ворожбу творила с пучками трав, подбрасывая в огонь, вокруг пламени ходили, да тихую песнь тянули. И до того перед глазами зарево огня примаячилось, что голова закружилась: искры, взмывавшие в черноту, со звездным небом сливались…

Дурман окутал, легкость в теле ощутилась. Монотонное бормотание Богомилы успокаивало, да в сон клонило. Уж под ногами не чувствовалось прохладной земли, лишь тепло костра, диковинный аромат трав, потрескивание веток и напев свой…

И даже когда ведьма перед Любавой оказалась, не сразу княжна очнулась от морока Купаловой ночи и ворожбы. Потому послушно жевать начала что-то терпкое, ловко в рот сунутое Богомилой.

— Дурман-трава, — пояснила ровно ведьма.

Боянка тоже не своими глазами смотрела, будто в никуда, да с равнодушием мирским, еще слова пропевала, а ведьма и ее прожевать вынудила:

— Пусть…

— Подол задери, — распорядилась ведьма, вытащив из-за пояса обрядовый клинок. И если княжна вначале дернулась выполнять поручение, то следом замялась:

— А это зачем? — удерживая присборенную ткань на уровне бедер, а в голове все сильнее безмятежность разливалась, в груди жар, а взор тяжкий — вот-вот глаза смежатся.

— Кровить обязана, — в лицо княжны внимательно вглядывалась Богомила, — и ежели не по девичьему сроку, то вынужденно…

В следующий миг Любава всхлипнула сквозь зубы. Нож лишь мазнул по внутренней стороне бедра, оставляя порез на коже, который тотчас закровил.