Враги

— Но вот настал его судный час,— продолжал ходжа,— он призвал обоих сыновей, желая их благословить. Сказал им доброе слово, оставил царство, чтобы они сами пришли к согласию и правили по совести. «А помимо царства есть у меня еще один талисман, который я хочу вам оставить, такой же я получил от своего отца», — сказал царь, выдернул из бороды коротенький белый волосок и продолжал: «Седая борода — признак мудрости, а этот волосок поседел у меня первым. Оставляю его вам, берегите как зеницу ока. Пока он с вами, в этом доме будет счастье. А кто от него отречется, на того посыплются беды!» Царь мирно скончался, сыновья приняли царство, стали править дружно и счастливо, потому что берегли волос отца как самую большую святыню. И вдруг так случилось, что они повздорили из-за женщин. Тот дервиш, который рассказал мне эту притчу, не говорил, что из-за женщин, об этом я сам догадался, ибо из-за чего им было ссориться, конечно, из-за женщин!

Все понимающе улыбнулись и закивали головами, а ходжа продолжал:

— Их ссора далеко зашла, конца ей не было видно. Начался разговор о разделе царства, вместе они больше не могли ужиться. И разделили. Это нетрудно было сделать, ведь царство было огромным. Разделили казну и все прочие богатства, пришел черед отцовского волоса. Каждый хотел его заполучить, чтобы избежать проклятия, но волос не разделишь. Чуть до кровопролития не дошло, один требует себе, другой — себе, а волосок такой коротенький, как пылинка, ни разрезать, ни разделить, ни рассечь нельзя! Они и так, и этак, пришлось звать одного мудрого ходжу, чтобы рассудил их. Ходжа думал, думал, разглядывал волос — можно ли его разделить и дать каждому половину, но видит — невозможно. Не знает, что посоветовать, просит дать ему один день, посмотреть книги, и тогда он им скажет свое решение. Пошел домой, стал рыться в книгах, только когда в книгах писали о волосках из бороды, хотя бы и царских? Ничего ходжа не придумал и наутро сказал царевичам: «Ваш родитель был великий мудрец. Он знал, что вы можете рассориться и разделить царство, потому и оставил вам то, что разделить нельзя и без чего вы не можете быть счастливы. Надо помириться, жить дружно, тогда и волос будет при вас, и благодать. Не помиритесь — станете несчастными. Ваш отец был мудрейший человек, послушайтесь его!» Они послушались, помирились и с тех пор жили счастливо! Вот вам и вся притча! — закончил Ути-эфенди, поднял голову и посмотрел на каждого в отдельности.

— Мудрое решение, — отозвался первым паша.

— Да, хвала аллаху,— добавил муфтия и пропустил бороду сквозь пальцы, раздумывая, что бы еще сказать.

— А ты что скажешь?— обратился Ути-эфенди к Зейнел-бегу, сидевшему рядом с муфтией.

— Увы, что не делится, того не разделишь,— ответил тот.

— Значит, они были правы, когда помирились, если нельзя разделить то, что не делится?— спросил Ути- эфенди Лутфи-бега.

— Что им еще оставалось?— вздохнул Лутфи-бег.

— Ну, а теперь... я еще не закончил свое повествование, — спокойно продолжал Ути-эфенди.— Хочу еще вас спросить, но ответьте по совести: талисман отца был бесценным, но ведь бывают ценности еще больше, не так ли?

— Дар аллаха и вовсе бесценное сокровище, — сказал муфтия.

— Ну, а если дар отца не делится, потому что его нельзя разделить, можно ли разделить дар аллаха, если он вообще не делится?

— Нет, во имя аллаха,— ответили гости хором, переглядываясь и не понимая, к чему клонит ходжа.

А Ути-эфенди медленно поднялся со своего места и вышел из гостиной. Где-то немного задержался, а потом появился, неся на руках прелестного ребеночка в белоснежных пеленках.

Все удивились, заволновались, тихий шепот прошел по гостиной. Ходжа спокойно взирал на всех, а ребеночек раскрыл свои глазенки и весело смотрел на пламя свечи.

— Вы сказали, дар аллаха выше дара отца,— начал ходжа, и голос у него задрожал,— его не разделишь, он неделим. Видите этого невинного младенца? — Голос эфенди окреп, и он воскликнул:— В нем встретилась, слилась и примирилась кровь Зейнел-бега и Лутфи-бега!

Затем он повернулся к тем двоим:

— Зейнел-бег и Лутфи-бег! Вы разделили все, что могли разделить — и чаршию, и махалы, и кафаны. Разделили город на две партии. Вам было мало нас, живых, вы разделили мертвых на два кладбища. Осталось еще кое-что! Подойдите сюда и разделите этот дар, который ниспослал вам аллах! Подойдите... подойдите ближе! — завершил ходжа.

Голос его звучал устрашающе, казалось, будто он пророчествовал.

Наступила тишина, все замерли и не сводили глаз с Зейнел-бега и Лутфи-бега, а они... потупились и, дрожа, будто на Страшном суде, медленно приближались к середине комнаты, как осужденные бредут на зов аллаха. Подошли поближе, едва держась на ногах, с трясущимися коленями, еще ближе... еще ближе...

А голос ходжи звучал властно, будто меч над головами, и они покорялись. На каждый его призыв они делали шаг, еще шаг. Наконец подняли головы, чтобы увидеть ребенка, но взгляды их встретились, глаза наполнились слезами, а сердца трепетали, а души пели...