Вращая колесо Сансары

Тут бы мне, оскорблённому в самых лучших чувствах, встать и гордо заявить: ну, во-первых, со свечкой над нами никто не стоял, а во-вторых, думаю, это наше с Хелен личное дело, Николай Николаевич! Но я не встал и не заявил, потому что Алексей Лозовой много чего повидал на своём веку и прекрасно понимал, что система и в самом деле сожрёт его и не поперхнётся. И никакие Шелепины не помогут. Тем более ещё не факт, что Александр Николаевич не в курсе происшедшего. Может, именно с его подачи всё и закрутилось? Или Фурцева постаралась подать ему всё под таким соусом, что у него просто не оставалось другого выхода.

Из здания Федерации футбола я выходил с чувством, что жизнь кончена и самый лучший вариант – немедленно броситься с моста в Москву-реку. Осуществить сей необдуманный поступок мне помешал окрик:

– Эй, Егор, здорово! Ты тут какими судьбами?

Оборачиваюсь – опаньки, Вовка Козлов! Тот самый Пеле, который привёл меня когда-то в спортшколу ЦДСА.

– Вовка! Здорово!

Обнимаемся, делимся новостями. Пеле в этом сезоне стал игроком московского «Локомотива», как и в моей реальности. Похвалился, что недавно руководство железной дороги выделило ему автомобиль «Москвич-408», вот только права не успел получить. Сейчас он направлялся в секретариат Федерации футбола СССР подписать кое-какие бумаги.

– Ну а ты как? Со сборной улетаешь в Скандинавию?

Тут я малость притух. Подумалось – а смысл скрывать, что меня отчислили? Причём не за плохую игру или реальный косяк, а из-за мимолётного увлечения. Между тем рядом остановилась парочка зевак, которые явно меня узнали и теперь с любопытством прислушивались к нашему разговору.

– Слушай, пойдём посидим, тут одно местечко есть неподалёку. Время-то терпит?

– Время есть, сегодня днём была тренировка, уже освободился.

Засели мы в одном тихом кафе под названием «Лада», заняли дальний столик. Официант меня узнал, выразил своё глубочайшее почтение. Я, выяснив, что последний раз приём пищи у друга был ещё утром, организовал ему обед и ужин одновременно, сам ограничившись лёгким салатиком и отбивной с картофельным пюре. На запивку взяли запотевший графин брусничного морса, хотя уж не знаю, откуда они завезли бруснику в начале июня. Скорее всего, в ход пошла замороженная, впрочем, на вкусе это не сказалось, пилось отлично.

По ходу дела я рассказал об отлучении от сборной и что на разборки ходил к самому Ряшенцеву. А вот о Хелен всё же не стал говорить, посчитал, что ни к чему запускать в народ информацию о моём косяке.

– Так а за что же тебя из сборной-то турнули? – спросил Пеле, так и застыв с поднесённой ко рту вилкой.

– Видно, нашлось за что, хотя Ряшенцев вокруг да около ходит, толком ничего не говорит. Думаю, кто-то из «небожителей», – на секунду поднимаю глаза к потолку, – зуб на меня за что-то точит, а за что – только и остаётся гадать. Может, за то, что несогласованную песню на недавнем фестивале в «Лужниках» спели. Эх, да что теперь… Ты ешь, ешь, горячее стынет.

Сидевшие за соседним столиком немцы, не стеснявшиеся громко разговаривать на своём лающем языке, всё чаще посматривали в нашу сторону. Наконец один из них поднялся и бочком подошёл к нам.

– Добрий вьечер! – поздоровался он на корявом русском. – Я есть вест дойче гешефтсман Ханс Вебер, моя есть собственный мануфактурен. Это есть мой партнёр. – Дежурные улыбки остальных немцев. – Здьесь заключить контракт с «Трёхгорный мануфактурен»… Это есть вам найн интерес, я думать. Ми вас узнать, ви есть известный фуссбальшпилер и шлагерзэнгер Ехор Мальсефф. Ми просить вас фото… э-э-э… цур эринерунг.

– На память, что ли?

– Я, я, на памьять! – радостно оскалился немчура.

Ладно, не жалко. Надеюсь, этот Ханс не является тайным последователем фюрера или педофилом, сфотографировавшись с которым я окажусь так скомпрометирован, что интрижка с Хелен покажется просто детской шалостью.

Просидели мы почти до 8 вечера, я широким жестом отверг притязания Вовки на оплату счёта, заявив, что достаточно зарабатываю, чтобы угостить друга, да ещё и оставить официанту хорошие чаевые. Мы сердечно распрощались, обменявшись напоследок телефонами, и я пешком отправился домой. Захотелось просто пройтись, хотя идти было не так уж и близко. А что, когда я последний раз вот так, не спеша, гулял по Москве? Уже и не вспомнить.

Вечер входил в силу, над столицей багровел закат, не иначе завтра сильный ветер, а то и вовсе дождь. Этим приметам я ещё от бабки был обучен. А память невольно возвращала к разговору с Ряшенцевым. И к мысли, что смиряться с таким положением нельзя ни в коем случае. На карту поставлено многое, если не всё. Кто знает, дотяну ли я до следующего чемпионата мира, случиться может что угодно. Тем более что в этом году сборная подобралась достаточно сильная, чтобы побороться за медали главного турнира четырёхлетия.