«Врата блаженства»

Вообще-то оказалось, что умеют, обе итальянки прекрасно вышивали, обе знали некоторые приемы врачевания, искусно причесывали, творя из локонов Гюль удивительные прически, быстро осваивались.

Поинтересовался и Сулейман:

– Ты купила новых рабынь?

– Да, Повелитель. Две итальянки, они из богатых семей и знали многих знаменитых людей своей страны. Третья просто хорошая нянька, Мехмед сразу попросился к ней на колени. Теперь Гюль может уделять время мне.

– Ты довольна?

– Очень.

– Зачем тебе итальянки?

– Они прекрасно вышивают…

Почувствовав неуверенность Хуррем, султан заглянул ей в лицо:

– Эй, не лги, не ради красивых вышивок ты их купила.

– Они учат меня итальянскому.

– Зачем?

– И рассказывают о своей стране, о людях, с которыми встречались.

– Как они могут рассказывать, если ты не знаешь итальянского?

– Немного знаю, научилась в Кафе. Учу. К тому же они легко читают и даже пишут на латыни. Это образованные женщины. Когда я научусь, то многое от них узнаю.

Сулейман смотрел на возлюбленную с изумлением:

– Тебе мало своих забот?

– Каких? У меня две заботы – вы и Мехмед. Но вы часто бываете далеко, а Мехмед, хвала Аллаху, перестал болеть и весел. К тому же с ним все время Алия, третья служанка.

Сулейман не знал, что отвечать, возразить нечего, Хуррем не желала быть просто наложницей, но он и сам не желал этого. Потому, когда начала ворчать валиде, он мягко остановил мать:

– Валиде, пусть Хуррем делает, что хочет. Она же никому не мешает. Сына любит и бережет, со мной ласкова, что еще нужно? А то, что не болтает целыми днями с остальными одалисками, то это только хорошо, меньше наслушается глупостей.

Возражать оказалось некому, болтовня по поводу новых служанок Хуррем быстро прекратилась, всех занимал Ибрагим-паша. Грек, услышав о нововведении Хуррем, только пожал плечами:

– Образованные женщины ничего хорошего собой не представляют. Но если Хуррем Султан нравится, пусть учится.

Когда Роксолане передали его слова, она только фыркнула:

– Его не спросила!

К концу зимы скрывать беременность было уже невозможно. Услышав от Роксоланы о будущем ребенке, Сулейман сам обрадовался, как ребенок:

– Хуррем… Сколько в тебе женской силы!

Но оба не могли скрыть если не тревогу, то опасения. Даже если вторым ребенком будет дочь, Сулейман должен отдалить от себя Хуррем. Что делать? Никто не знал, но отдалять любимую у Сулеймана желания не было.

Они подолгу общались почти каждый день, Хуррем рассказывала то, что узнала от своих новых учительниц. Это было занимательно и поучительно. Там, за морем текла совсем иная жизнь, и дело не в вере, она просто иная. К Риму рвался еще Мехмед Фатих, султан Баязид предпочитал свой дворец, а султан Селим просто любил воевать, хотя и поэзию любил не меньше.

Сулейман удался в прадеда, ему было важно не просто завоевать, не просто покорить, а объединить Восток и Запад. Он пока еще и сам не очень понимал, как это сделать, но чувствовал, что сделает. А потому ему нравилась идея Хуррем сначала попробовать изучить, понять тех, кого намерен покорять. Удивительно, но с любимой женщиной султан все чаще обсуждал то, о чем раньше мог говорить только с Ибрагимом.

Конечно, Хуррем была неразвита, учеба в школе наложниц в Кафе не дала ей достаточного образования, там учили больше петь и танцевать, но она желала, жаждала учиться и постигать новое, и тем была особенно дорога Сулейману. Красивая, любимая умница, уже родившая сына и вновь носившая его дитя… Разве он мог от такой отказаться? Но сделать это предстояло… И Сулейман искал выход…

Хуррем предложила его сама:

– Повелитель, я знаю, что, родив второго сына, должна буду покинуть вашу спальню…

– Родишь дочь.

– Но я могу остаться вашей собеседницей, советчицей хотя по бы поводу Флоренции и Венеции…

Сулейман смеялся от души:

– Я назначу тебя драгоманом! Выучишь итальянский, будешь переводить. Или вообще станешь пашой, визирем, наденешь шапку и халат и будешь беседовать с послами…

Они смеялись, не подозревая, что наступит день, когда Хуррем действительно будет беседовать с послами, принимая их самостоятельно! Но как же еще далеко было до этого дня, сколько предстояло пережить Роксолане, сколько бед вынести, скольких опасностей избежать…

А пока у нее рос живот, и росла неприязнь гарема.

Почему? Где это видано, чтобы Повелитель не отстранил наложницу, даже если она кадина, даже если Хасеки, в то время, когда она беременна? Оберегая плод, султан не брал Хуррем на ложе, это опасно, в его спальню приводили других, но не каждый вечер и только на короткое время. А все свободное время он предпочитал проводить со своей беременной Хасеки.

Это не могло нравиться никому – ни валиде, которая откровенно ревновала сына к Хуррем, ни одалискам, которым не удавалось задержать в постели Повелителя дольше определенного времени и попасть туда дважды, ни Ибрагиму, которого Сулейман все чаще менял на Хуррем. Хуррем завладела сердцем и разумом Повелителя, никто не мог с ней сравниться… Не мешала даже беременность.