Врата Мёртвого Дома

– А я думала, что ты уже устал от судов и критики, Гебориец, – сказала Фелисин, снимая с крючка бурдюк с вином и пытаясь найти чистую чашку. – Баудин еще не вернулся, так? Кажется, что даже такая мелочь, как мытье чашек, его больше не беспокоит. – Она взяла более или менее чистую на первый взгляд посуду и вылила туда из бурдюка немного вина.

– Да, вот и еще один мешок опустел, – сказал историк, наблюдая за ней прищуренными глазами. – Бьюсь об заклад, что за сегодняшний вечер он у тебя далеко не первый.

– Ты мне не отец, старик.

Мужчина, покрытый татуировками, вздохнул.

– Когда-нибудь Худ обязательно заберет адъюнкта Тавори к себе, – пробормотал он. – Ей было недостаточно увидеть твою смерть, и она толкнула свою четырнадцатилетнюю сестру на путь проститутки. Если Фенир слышит мои молитвы, то Тавори отплатит за все свои преступления.

Фелисин наполовину осушила чашку, взглянула на историка, и ее глаза наполнились слезами.

– Я встречу свой шестнадцатый год в следующем месяце, – тихо проговорила она.

Гебориец обернулся: на мгновение девушка увидела, что в его зрачках отразилась целая вечность. Затем он вновь обратился лицом к камину.

Фелисин наполнила чашку повторно, а затем присела на корточки возле Геборийца, придвинувшись к огню. Поверх камина, в котором практически без дыма горел сухой помет, располагался эмалированный таз, наполненный водой. Горячую воду использовали для купания и мытья посуды; одновременно жильцы маленькой комнатенки пытались согреться сами: ночи в Черепной Чаше были очень холодные. На половых досках лежал клочок старого досийского коврика и тростниковая циновка с подушками. Сама хибара была с помощью свай поднята на пять футов над песком.

Усевшись на невысокий деревянный стул, Фелисин придвинула озябшие ноги к самому огню.

– Я вижу, ты вновь сегодня работал на телеге, – сказала она немного презрительно. – А Гуннип вновь весь день ходил вокруг с хлыстом.

– Это забавляло его с утра до вечера, – проворчал Гебориец – Как он объяснил своим охранником, хлыст помогает разогнать мух.

– Он рассек тебе кожу?

– Да, но ты же знаешь, что последователи Фенира не боятся никаких ран.

– Ран – да, но не боли... Я же вижу, Гебориец. Историк бросил в ответ озлобленный взгляд.

– Удивлен, что ты вообще хоть что-то видишь, девушка. Что это за запах? Ты баловалась дурхангом? Будь осторожна, под-рута, курение этой гадости может утянуть в такую бездну, которая окажется потемнее, чем Глубинный Рудник.

Фелисин достала из кармана черную коробочку размером с небольшую морскую раковину и протянула ее старику.

– Ты пытаешься справиться со своей болью, а я – со своей. Гебориец покачал головой:

– Благодарен за заботу, но лучше уж как-нибудь в другой раз. А ты знаешь, что держишь сейчас в руках месячную зарплату охранника доси? На твоем месте я бы продал эту отраву на рынке, получив неплохие деньги.

Девушка пожала плечами, возвращая дурханг в мешочек, висевший на поясе.

– Я сейчас ни в чем не нуждаюсь, Бенет покупает мне любую понравившуюся вещь – стоит лишь попросить.

– Думаешь, он настолько бескорыстный человек?

Вино развязало Фелисин язык, и она нетвердым голосом произнесла:

– Конечно! Например, тебя, Гебориец, он перевел на работу в Низину. Больше тебе не будет грозить никакой Гуннип со своим хлыстом. Начинаешь прямо завтра.

Историк в изнеможении закрыл глаза.

– Почему слова благодарности в твой адрес оставляют на языке такой горький след?

– Мой пропитанный вином мозг шепчет: «Лицемерие».

Девушка заметила, как лицо Геборийца моментально побелело. «О, Фелисин, – подумала она, осознав обиду произнесенных слов. – Слишком много вина и дурханга. Неужели в хороших делах по отношению к этому старику мною руководит только желание унизить достоинство священника Фенира? Я не хотела быть такой жестокой». Достав из-под туники немного еды, припрятанной для него, она наклонилась вперед и положила завернутый узелок на колени старика.

– Уровень воды Озера Утопленников снизился еще на ширину руки.

Гебориец ничего не ответил, с грустью рассматривая железные колодки вокруг своих запястий.

Фелисин нахмурила лоб. Создавалось такое впечатление, будто она чего-то недосказала; какая-то очень важная мысль крутилась в голове, не позволяя себя схватить. Осушив остатки вина, девушка встала со стула и, распрямившись, начала медленно расчесывать волосы. Она видела, как Гебориец тайком разглядывает ее высокие, налитые груди, проступающие через тонкую ткань туники. Задержавшись в этом положении немного дольше необходимого, Фелисин медленно опустила руки.

– Була имеет по отношению к тебе кое-какие фантазии, – медленно проговорила она. – Эта... возможность... ее очень увлекает. Подумай, Гебориец, такая связь принесет тебе немало пользы.

Историк вскочил со стула, нетронутый узелок с едой упал на пол.

– Дыханье Худа, девушка, о чем ты говоришь!