Врата Валгаллы

Он был тут не один, оказывается. И не заметил. Вале, когда молчит, заметить нелегко, а рот тот открывает редко. Вот это подгадал, так подгадал. Скажем прямо — не лучший ракурс для командира.

— Всё ещё казните себя из-за Улле?

— Это тоже, — буркнул Рубен. — Что, так заметно?

Ведомый кивнул.

— И ещё народ полагает, что она, верно, диво как хороша.

Рубен поперхнулся и закашлялся. Ты, кукла дьявола! Комэску башню сносит, а Шельмам — забава?

— Треплетесь?

— Само собой, командир.

Ну что ж, если ты расположен разговаривать, у меня тоже есть моральное право…

— Хорошо. Я знаю, откуда тут взялся я. Для Эстергази, в конце концов, не предполагается ничего иного. Но ты-то как сюда угодил?

Вале дёрнул ртом, зачерпнул горсть воды и умыл лицо. Аккуратно, в минималистичной манере. Прямо кот.

— Крылья Империи в большем почёте, нежели чрево. Пилотом я мечтал стать с детства. Все мои книжки и видео были про пилотов. Я летал в воображении намного раньше, чем понял, как оно на самом деле.

Рубен хмыкнул. Память об учебных годах вызывала какие угодно ассоциации, кроме романтических.

— Разочаровался?

Вале чуть заметно кивнул.

— Но как я мог уйти после того, как прожужжал родным все уши? А особенно после того, как матушка моя прожужжала уши всему своему обширному кругу общения. Экая честь! А кроме того, на каникулах со мной носились как с писаной торбой, баловали, откармливали… Я был любим, уважаем, мною гордились. Совершенно другая и при этом — совершенно нормальная жизнь. А в Учебку возвращаться приходилось с гирями на ногах. Снова становиться нулём. То, что у нас вот здесь, — он определил руками чудовищный авианосец вокруг себя, — это каторга. Здесь приходится доказывать право человека на достоинство. На уважение. В ней ощутимо меньше любви. Если бы не война… я бы, пожалуй, сломался. А так — деваться-то некуда.

— Что страшнее смерти, Вале?

— Да у меня, я так думаю, не то, что у вас. Нарастающее отчаяние, чувство одиночества…

Рубен поневоле скроил гримасу: чувство одиночества в кубрике, забитом под потолок…

— …напряжение, недоверие, ненависть. Ожидание смерти. Но быть недо-Шельмой, командир, было хуже всего. Тринадцатого эскадрилья хотела больше, чем меня.

— Я свинья, — вдруг сказал Рубен и даже стукнул кулаком по краю раковины. — Я высокомерная недалёкая сволочь. Я принимаю как должное, что есть некоторое количество достаточно могущественных лиц, которые лоб разобьют, чтобы я был жив-здоров-благополучен, и сосредоточился, перекрывая личный счёт конкретного Рейнара Гросса. А кого волнует она? Я вообще подумал, где она, что с ней? Нет, я о ней если и вспоминал, так только в смысле, что она может дать! Письмо, удовольствие, понимание… счастье. Я вообще ни о чём не позаботился. О, конечно! Я же исполнял свой долг, большой и важный!

— Она разве не аристо?

— И даже не буржуа. Стюардесса. Случайная, в сущности, встреча, последняя женщина, и…

— Крылатое создание? Почему я не удивлён, командир?

— Если она нашла покровителя, из властных или, как минимум, из имущих, — Рубен хрустнул пальцами, — то ей, считай, повезло устроиться. Могу ли я не думать, что это не я?

— И вы б её не осудили?

— Осуждать женщин — занятие для женщин. Разговор, в конце концов, упрётся в «хочу ли я ей счастья». Хочу. Следовательно…

— Я долго наблюдал, всё пытался понять, из чего должен быть слеплен образ, вокруг которого достроено это вот всё, — движением рук Вале обозначил «Фреки». — Ну, чтобы вписаться естественным образом во всю эту пласталь, Устав, равнение на знамя, чтобы всякий, глянув, сказал: во, самое оно! Кураж, личный счёт, донжуанский список, немного жеребячьего юмора… вы уж извините, милорд… А в целом — единственный человек, кто воскресил мои героические детские бредни!

— Кажется, — признался Рубен, криво усмехнувшись, — я дозрел наделать всех глупостей, насчёт которых меня предупреждали. Ох, дайте только наземь ступить, вот тогда рухнет вся эта дурацкая декорация, и пускай всё заливает белым светом…

— А уроды согласятся подождать, командир? Не налетят в самый неподходящий, не побоюсь сказать — интимный момент?

Рубен хмыкнул, развеселившись.

— А мы их встретим плазмой в лоб и проводим торпедой в дюзу. Я-то гадаю, ради чего геройствуем, а? Ладно, пойду… приму меры.

* * *

Спортзал, где Рубен собирался «принять меры» к своему вышедшему из-под контроля воображению, оказался пуст, но это обстоятельство уже не удивляло. Пилотов изматывали рабочие нагрузки, да и число смен сократилось. В связи с этим обстоятельством образовались «мёртвые часы», когда там гарантированно не было ни души. А если и попадалась, признаком хорошего тона считалось не обращать особенного внимания на товарища по несчастью.