Врата. За синим горизонтом событий

– Ты только слушай, – выдержав зловещую паузу, сказала наконец Генриетта. – После момента X вселенная продолжала расширяться. По мере ее расширения небольшие сгустки материи начали конденсироваться. Вначале появились элементарные частицы, адроны и пионы, электроны и протоны, нейтроны и кварки. Потом стала возникать подлинная материя. Настоящие атомы водорода, затем даже атомы гелия. Расширение объема газа стало замедляться. В огромных облаках начались турбуленции. Гравитация стала собирать эти облака в сгустки. Объем их сокращался, и повышенная температура сжатия запустила ядерные реакции. Облака раскалились. Так рождались первые звезды. Остальное, – закончила Генриетта, – мы можем наблюдать и сегодня.

Программа Альберта подхватила намек.

– Понимаю, Генриетта, это все очень интересно. Но я упустил, о каком промежутке времени мы говорим?

– Хороший вопрос, – ответила она, но в голосе ее не слышалось удовольствия. – От начала Большого Взрыва до момента X три секунды. От момента X до настоящего времени примерно восемнадцать миллиардов лет. И мы уже здесь.

Фальшивый возлюбленный Генриетты не был рассчитан на восприятие сарказма, хотя он ощущался даже в плоском металлическом голосе. Но программа продолжала стараться, как могла:

– Спасибо, дорогая, – сказала она, – а теперь расскажи мне об этом особом моменте Х.

– Сию минуту, мой дорогой Томазино, – ласково ответила она, –

только ты совсем не мой дорогой Томазино. Этот тупоголовый болван не понял бы ни одного моего слова, а мне не нравится, когда меня дурачат.

Как ни старалась дальше программа Альберта, как ни пытался Робин Броудхед, сбросивший свою маску, обратиться к ней непосредственно, Генриетта больше ничего не выдала.

– К чертовой матери! – проговорил наконец Броудхед. – У нас хватает забот на следующие несколько часов. Для этого не нужно возвращаться на восемнадцать миллиардов лет назад. – Он нажал кнопку на боку процессора и подхватил то, что выпало из него, – толстую мягкую ленту, на которой было записано все изложенное Генриеттой. – Вот за этим я и прилетел, – сказал он с грустной улыбкой. – А теперь, Пол, попробуем решить вашу маленькую проблему, а потом отправимся домой и будем тратить свои миллионы!

В глубоком беспокойном сне Древнейшего не было видений, но были сплошные беспокойства. Раздражения поступали все быстрее и быстрее, они становились все более и более настойчивыми. С того момента, как, к его ужасу, появились первые старатели, и до последней их записи прошло всего одно мгновение – несколько лет. А с поимки чужаков и мальчишки – всего одно «сердцебиение». До того же момента, когда его разбудили и сообщили, что самка сбежала, – вообще ничего. Древнейший не успел даже разъединить эффекторы и сенсоры. И вот опять ему не давали покоя. Дети метались в панике и ссорились друг с другом. Но не только их шум беспокоил его. Шум не способен был разбудить Древнейшего. Его могло вырвать из забытья только физическое нападение или прямое обращение. Самым раздражающим в этом шуме являлось то, что он был обращен не к нему, хотя это имело отношение к Древнейшему. Происходил спор: несколько напуганных детей требовали, чтобы его немедленно разбудили, столько же еще более панических голосов умоляли не делать этого.

А это казалось ему неправильным. Полмиллиона лет Древнейший обучал своих детей хорошим манерам. Если в нем была серьезная необходимость, к нему нужно было обратиться. Его нельзя тревожить по пустякам, нельзя будить случайно. Особенно сейчас. Особенно когда каждое пробуждение создает дополнительное напряжение для его древнего тела и он уже предчувствует время, когда совсем не сможет проснуться.

Раздражающий гам не прекращался. Древнейший активировал свои внешние сенсоры и посмотрел на детей. Он не понял, почему их здесь было так мало? Почему половина лежит на полу, очевидно, спит?