Времена Антона. Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления

– Кто его знает. Трудно сказать. Чтобы так уж счастливый… Не знаю. Дело еще вот в чем – детей не было. А потом что еще… Я ни разу не видел Антона Семеновича в клубе с женой. Или в театре. Мы с женой шестьдесят лет прожили, и чтобы я в театре сидел один? Но мне трудно судить о таких вещах, ведь тогда мне было четырнадцать-пятнадцать лет – что я мог знать и понимать? Мне в коммуне было хорошо, и я стремился быть хорошим, но по сравнению со многими был отстающим. Я ведь в детстве книжек не читал, я коров пас. У нас в доме не было ни одной книжки. Одна была, какая-то церковная, так дед с последней страницы вырывал и заворачивал самокрутку. Другой бумаги не было. <…>

– С 1933 года вы часто встречались с отцом?

– Не часто. В 1933 году я находился в коммуне. Отец туда приезжал ко мне. Я как раз лежал в больнице. Воспитательница сказала, что меня куда-то увезли, и она не знала, куда. Поэтому тогда мы не встретились. И мне не сказали, что приезжал отец, когда я вернулся из больницы. Хочу вспомнить и о том, что в этой Полтавской коммуне из деревни Турья получил письмо от своей бабушки о том, что мама умерла. И она сообщила, что нашла в ее фартуке три рубля – все, что у нее было. Эти три рубля бабушка прислала мне в конверте. Я спустился вниз, поплакал, мой друг Миша успокаивал меня.

Весь 1933 год мы жили в Полтавской коммуне. А весной 1934 года нас забрали в коммуну имени Дзержинского. Когда папа приезжал в Харьков к моей сестре, они, несколько человек, приехали ко мне. Он не знал, что это за коммуна. И намеревался взять домой. Короче говоря, меня вызвали в кабинет Макаренко. Думаю, что такое, в чем провинился. Мне говорят: к тебе приехали. Мы сели на лавочке, и папа спросил, хочу ли я домой. Я ответил, что хочу остаться. А тут как раз проходил Антон Семенович. Обратился к отцу: как вы решили? Отец ответил, что пока неизвестно. Тогда Макаренко ко мне: «Так ты уезжаешь или остаешься?» – «Остаюсь». И Макаренко ушел. Домой мне, конечно, хотелось, но и коммуна уже не была мне чужой. В коммуне условия лучше. И я понимал, что только здесь могу получить путевку в жизнь. Дома что – корову пасти? А здесь у меня завод, учеба. Друзья. Так и остался.

– Итак, вы появились в коммуне. С этого места.

– Хорошо. Я появился в коммуне. Когда меня подобрали в Харькове, сначала я попал в Куряж, а из Куряжа – в Полтаву, через совхоз. Вы не бывали в Полтаве? Не бывали. Там на горе огромный монастырь. Там располагалась детская трудовая колония имени Павла Петровича Постышева. Там находилось больше двухсот человек. В огромном молельном зале стояли железные кровати, на каждой – соломенный матрац, соломенная подушка, одеяло, простыня, рядом тумбочка. Кусочек мыла и полотенце. Кормили три раза в день. Воспитанники были разбиты на отряды во главе с воспитателями из бывших красноармейцев, которые по вечерам проводили беседы, читали книги. Воспитанники учились в загородной школе. Никаких маршей не было, все ходили сами по себе. Вообще мы там чем угодно занимались.

А потом нас снова привезли в Харьков, в детскую трудовую коммуну… Приехали, вышли из автобуса, смотрю – асфальтированные дорожки, клумбы, розы цветут, чистота везде… Выходит к нам секретарь совета командиров – тюбетеечка, гимнастерочка, полу-галифе, гамаши, ботиночки. Красота! Построили нас и – в Громкий клуб. Сели. Выходит Макаренко, представился и говорит, что, смотрите, у нас никакого забора нет, никого мы тут не держим насильно. Сами походите, посмотрите. Будете работать. Будете учиться. Вопросы есть?

Какие там у нас вопросы… И распределили нас по отрядам. А было нас человек пятьдесят. В комнате нас оказалось четыре человека. Условия прекрасные. Меня спрашивают, умею ли я натирать полы. Я сказал, что представления не имею. Мне объясняют, что надо намазать пол мастикой, чтобы просохла, и так далее. А теперь – в баню. Там нас подстригли. Смотрю, моей одежды нет, а дают другую, хорошую одежду. А старую одежонку облили керосином и сожгли. Я посмотрел в зеркало – о, красавец мужчина. Потом нас познакомили с заводом электросверлилок и фотоаппаратов, чтобы мы определились, где работать.

Я пошел на завод фотоаппаратов, в механический цех. Смотрю, там станки токарные, револьверные, строгальные… Тогда я не знал, как они называются. Посмотрел. Но механический цех почему-то не очень понравился. Пошел в оптический цех. На первом этаже – обдирочный цех, туда я не пошел. А сразу – на второй этаж. Коммунарки в белых халатах, в шапочках. Мне говорят, что здесь работают с оптикой. Тут мне понравилось. И сразу заявил: хочу в оптический цех.

Я уж не буду вам рассказывать, как из стекла получается линза для фотоаппарата. Может быть, потом. Если интересно.

– Интересно. Расскажите.