Времена не выбирают

Пётр Алексеич, увлёкшийся преследованием разбитой вражеской армии, не стал сходу устраивать пир для взятых в плен знатных шведов. Отложил на более удобное время. Оперативно произведенный захват короля и гетмана позволил ему сделать свою победу абсолютной. И только 30 мая, в собственный день рождения, зверски уставший, но весёлый государь велел закатить пир для всех героев Полтавы. И для воевод, и для солдат.

Но, прежде чем награждать отличившихся и являть милость к побеждённым, Пётр подтвердил свою репутацию, связанную с абсолютной нетерпимостью к предателям. Почти вся старшина, пошедшая за Мазепой, повисла на оглоблях — старинная казацкая казнь. Самого гетмана от петли спас только скоропостижный инфаркт. А запорожцы, коих и шведы использовали в качестве чернорабочих, пешим ходом отправились на север — строить Петербург.

И только после того Карл и пленные шведские военачальники были приглашены в палатку государя — за праздничный стол. Пётр усадил их по одну сторону, по другую — своих генералов и фельдмаршалов. Нашлось за столом место и для отличившихся при обороне Полтавы — полковников Келина, Алексея Головина, капитана Меркулова и поручиков лейб-гвардии — Кауфмана и Черкасовой. Этим он щедрой рукой отсыпал чинов и наград, а Келина вовсе произвёл сразу в генерал-майоры, наплевав на возможное недовольство со стороны прочих офицеров. Заслужил.

Предстал перед государем и скромный рядовой, который, по словам князя Голицына, изрядно отличился в сражении, самолично отправив к праотцам не менее четверых каролинеров, а когда погиб сержант, взяв командование плутонгом на себя. Солдата, в пороховой копоти и в драном кафтане, звали Аникита Репнин. За свой беспримерный подвиг тот был прощён государем, получил обратно все прежние чины и регалии[107].

А пленных шведских солдат наконец-то досыта накормили кашей с мясом и даже пива по случаю праздника выдали. Хоть какое-то им утешение.

Интермедия

— …А ты, Алёшка у меня теперь самый завидный жених во всей Европе, — смеялся государь, хлопая старшенького по плечу. — Самое время невесту тебе приискивать… У Каролуса меж тем сестрица меньшая есть, Ульрика-Элеонора. Что скажешь?

— Да она же страшная, как смертный грех, — честно сказал оторопевший Алексей. — Политика есть политика, батюшка, однако иной раз жертвы на её алтарь бывают чрезмерно велики.

— Ежели ценою встанет мир для Отечества, и не такую жертву принести можно. Да и не так уж она и страшна. Говорят, будто живописец им попался негодный… Ну, так подумай, сын, сговаривать мне свейскую принцессу за тебя, либо нет?

— Времени на раздумья много ли, батюшка?

— С год ещё времени есть, Алёшка… Была б у тебя сестрица, я б её за малого голштинца просватал, да вот беда — матушка всё сыновей мне рожает. Придётся, видимо, через тебя со свеями родниться…

3

Катя приковыляла на этот пир в том самом преображенском мундире, который был изрядно изорван в боях. Впрочем, здесь все выглядели ненамного лучше. Даже Пётр щеголял простреленной шляпой и рваным сбоку кафтаном — от ран Бог миловал, но одёжку в атаке шведы ему попортили. Присутствовала здесь и Дарья — в простом широком платье, которое уже не могло скрыть её живот. Госпожу медика едва уговорили хотя бы пару часов побыть на этом пиру, оторвавшись от помощи раненым. Она и согласилась только ради дня рождения любимого супруга. А тот не скрывал радости по поводу своей победы.

— Передавали мне, будто брат мой Каролус перед баталией приглашал военачальников и солдат свейских отобедать от щедрот моих интендантов, — сказал Пётр Алексеич в начале пира, когда все бокалы были наполнены в первый раз. — Что ж, исполняю то обещание. А первый бокал сей предлагаю выпить не за викторию, а за тех, кто её добыл со славою. Виват воинам Отечества!

Шведам было тошно пить за тех, кто втоптал в грязь их знамёна и репутацию непобедимой армии, но куда деваться? Пришлось.

— Однако ж не было бы сей виктории без науки, — добавил государь, когда сразу вслед за первым тостом бокалы были наполнены во второй раз. — Хочу выпить за учителей наших, что явно показали, каково воевать надлежит. Также пью и за тех учителей, что показали, каково нам повторять зазорно.