Время ангелов

— Придержи лодку, я боюсь. О! ты врежешься в дамбу, осторожно!

Лодка летела по волнам, они были одни в тумане, Гастон опустил весла.

— Подойди ко мне.

— Но мама мне всегда говорит, что в лодке ни в коем случае нельзя вставать.

— Иди сюда быстро.

— О! Что я сделал? Почему ты ударил меня по щеке?

— И еще раз ударю.

Перепуганное личико залито слезами; опять занесена рука.

— Я тебя сейчас в воду кину. Да, точно. Оставь скамейку, отцепись от моей куртки, быстро.

— На помощь! Нет, папа, нет!

— Ты думаешь, я — твой папа?

— Ну да, ты — мой папа, и папа не может бросить своего маленького мальчика в воду.

Тут же успокоившись, он улыбнулся беззубой улыбкой. Передний зубик выпал, шесть лет любви.

— Давай-ка, садись на дно лодки. С этими волнами…

— Папа, смотри, я весь промок. Я простужусь.

Не надо слишком много требовать. Он молча греб до самой пристани Будивилль. Если по пути волна… это уже будет не моя вина. Лодка заскребла дном гальку.

— Вылезай, иди домой.

— К маме?

— К маме. И поскорее, а не то…

Мальчик с берега махал ему рукой: как мой папочка прекрасно гребет! Он был слишком занят, он не мог оставить весла, чтобы помахать на прощанье в ответ. Лодку нашли следующим утром, выбросило у соседнего берега. «Сильвия». К счастью, тело Гастона тоже нашли, в противном случае эти канцелярские крысы, чего доброго, сказали бы, что он уехал за границу, проклятье! Он был полуголый, опознали его легко — по заячьей губе, ветры стихли, волны улеглись, теперь между Гонтранами и наследством остался только Оноре, Сильвия умрет от сердечного приступа. Бродячая артистка сидела в кресле тети Урсулы, красивое напудренное лицо выделялось на фоне темного дерева, а эта бедняжка — как там ее звали, она еще собиралась замуж за Гастона? ах, да, Валери — навещала ее. Вы только посмотрите, до чего она уродлива! Лицо в глубоких морщинах, кожа оливковая, черные глаза налиты кровью. Говорите, что хотите, но я считаю, что в Валери есть изюминка, а в танцовщице, укротительнице львов, кассирше — нет. Валери в отчаянии смотрела на Оноре: дом, виноградники, пресс, что ему до всего этого! Почти сама того не желая, она помогла устранить одного из двух наследников, о чем однажды напомнит Гонтрану, уже не раз попрекнувшему ее куском хлеба. Оноре! Красивый мальчик с темной прядью стоит в лодке! До чего же ей хотелось подарить такого Гастону.

— Кем ты собираешься стать, Оноре?

— Исследователем.

— Кем? Охотником на львов?

— Нет, я хочу построить корабль со стеклянным дном и исследовать морские глубины.

— Да уж, это нам дорого обойдется.

Ну, разумеется, он пустит на ветер деньги Будивиллей, заработанные в поте лица, как говорят в doulce Франции. Корабль со стеклянным дном! Скажите на милость. Коляска катила по пыльной дороге мягко, как по ковру, урожай, похоже, будет неплохой, где те времена, когда при удачном сборе винограда мы получали сто тысяч литров под прессом? Вино продавали по тридцать сантимов, никаких добавок, никакой переработки, так было до черных флагов, покупатель приезжал уже в июле — как поживает малышка Жанна? — мсье ошибается, у меня два мальчика, бормотал покупатель, смущаясь; инфаркт с ним случился прямо во дворе Поссесьон, желтая туча плыла над землей, град выбелил зеленые летние поля, сезоны поменялись местами, революция! Теперь договариваться с покупателями очень сложно. С корабля, построенного на деньги Будивиллей, Оноре, лежа на надувном матрасе, наблюдал пока только за мелкими рыбками, стрекозами без переливчатых крыльев, плававшими по прямым линиям, и уходил после полудня от высоких, стоячих, неувядающих трав, от едва колышущихся даже при самых сильных бурях лугов без земляных червей, без пчел, без косилок к Барбаре и Жозефу на остров с камышами, омываемый мерным шумом мощных крыльев. Ну, конечно, ангелы существуют, например, высоко в горах есть озеро, куда прилетают купаться старые орлы, чтобы снова стать молодыми, и только ангелы знают, где оно находится, и там еще волшебный змей… Ты бы лучше хоть иногда следил за своим отцом, когда тот пьяный возвращается с кладбища и спотыкается об ангелов на могилах.

— Мой отец никогда не напивается, это неправда, только попробуй повтори!

— Перестаньте, не деритесь!

Отец поднимал стакан: Смотри, малыш, это вишневая водка. Какая чистая! Ничего чище ты не найдешь. Она как источники Толёр[21], как горный воздух, как озеро ангелов.

Над детским умывальным столиком Жозефа мать в память о Моравии повесила белое домотканое полотенце, на котором красными стежками вышила: Не только лицо свое омой, но и от греха себя очисти.