Время больших отрицаний

1 января в 3 ч 36 мин Земли

1 + 0 января 21 ч с минутами на уровне К6

— исполнили первую ступень Дробления. Скрипично-фортепьянную.

— Давай сразу второе, это же идеальная удача. — предложил Панкратов.

— Да… хотя… — НетСурьез стоял в задумчивости; он колебался. — Впрочем, что ж…

И включил автоматику на второй заход.

10

Настолько было глубоко резонансное охлаждение созданных Дроблением атомов, что только съежившись опять в малое пятнышко в центре полигона, это скопление новорожденного вещества замерцало — сперва алым и желтым, потом голубым светом. И снова все там снова исчезло, собравшись в яркую точку под заострившимися в незримые НПВ-иглы электродами.

Начало второй ступени узнали по тому, что все гриллианды высоковольтных изоляторов от самого верха Башни снова окутали голубые нити перегрузочных разрядов — ярче и обильнее, чем первый раз; от них пошло яростное шипение, трески, грозовой запах озона.

Но это означало, собственно, что 2-й акт Дробления завершился, там внизу все произошло: НПВ-молоты-электроды своим сверх-полем и сверхкрутым К-триллионным барьером во времени раздробили, порвали «ядерные нити-события» всех атомов там, в центре полигона — всех до единого, сколько их было в К-точке, — на тысячи событий-обрывков. Процесс этот был еще в тысячи раз короче той определенной Пецем длины-длительности ядра-события в 10^¹⁶

секунды; мгновеннее не бывает.

Время рвало ядра. Три лихих слова, кои Имярек так и не сказал никому, опытный псих, колотый, вязаный и битый, — опасался. Тот поток времени, который несет все плавно, обеспечивает устойчивое бытие, он же, будучи сейчас переведен в крайнюю неоднородность, круче тысячи Ниагар, — делал противоположное. Рвал все и вся на события-флюктуации…

…И НетСурьез в это кратчайшее мгновение на свой манер постиг, почему первой ступени сопутствовала музыка. Не самому Дроблению, грубому акту насилия над материей, она сопутствовала, а тому что после него:

— от каждого раздробившегося обрывка, от затравочной флюктуации потянется новая «нить во времени». Новое долго существующее ядро и электронные оболочки вокруг: новый атом. И они все должны, как это и в обычной природе есть, взаимодействовать, образовать или не образовать молекулы, цепочечные или циклические связи, кристаллы… и так до монолитов, до скоплений глыб, до залежей чего-то. Образовывать структуры.

— вот это и звучало. Потому что не просто кучей, не холмом был результат 1-го Дробления, а сложной, выразительной, во многом гармоничной структурой.

«Музыка будет, если второе Дробление удалось. А если нет — шумы, трески, грохот. А то и хуже. Что — хуже-то?»

По первым признакам это Дробление прошло не столь гладко; да и не мудрено: от него возникал не холм, а большое место на картах мира, космически значимое образование — Материк.

Сбросили поле… внизу сначала электросварочно запылала звезда —

— Берегите глаза! — крикнул Панкратов, прикрылся рукой.

…стала расплываться-растекаться, утрачивать яркость —

…теперь снизу — прямо и через динамики — пошли и звуки; сперва высокие, скрежещущие, как давимые сталью осколки стекла, потом все ниже, с переходом в шум прибойной волны по гальке, в грохочущий рокот. Он перешел в раскаты грома — и завершился первым титаническим аккордом ВсеМузыки! Иной, мощной. То был Первый концерт Дробления-Формирования, сейчас пошел Второй.

Теперь звучал не Григ, скорее, Бетховен; что-то близкое к началу Девятой. Только по мощи и высокой сложности музыки этой хватило бы на десяток тех вступлений, на десяток Бетховенов.

…был и низкий ритмичный гул барабанов, переходящий в инфразвуки, от которых захолонуло в душах, и гром гигантских, как облака, литавр в руках гороподобных великанов; к ним присоединились низким ревом струны контрабасов и виолончелей. Подхватили ликующие ноты мелодии валторны, тубы, рожки; взяли верх над ними скрипки; покрыл все нарастающий по высоте октавами звон фортепьяно. И затем вступили голоса.

Ах, какие это были звуки, какие голоса лились из динамиков на стоявши на Капитанском Мосте! Ода Радости в перемешку с Реквиемом Моцарта, с его Лакримозой, вселенским вздохом полной грудью; и еще что-то незнакомое, но не менее гениальное. Да и неважно, на что похоже или непохоже было это — главное, ВсеМузыка б ы л а. Она означала: не они сделали, не с ними — они СОУЧАСТВОВАЛИ. ПОСТИГЛИ. И ПОЛУЧИЛОСЬ.

Скрипичные мелодии и стакатто вперемешку с напевами высоких голосов вызвали у находившихся на ВнешКольце воспоминания о быстро менявшихся звездных небесах, которые наблюдали ночами в Аскании-2. Не было сейчас над полигоном такого неба, отключили и заняли канал под другое; но каждая нота музыки была как звезда летящая, каждая мелодия или аккорд — ее путь и жизнь в небе Меняющейся Вселенной.

Между тем внизу, под ВнешКольцом с градусной сеткой, передвижными штангами и рейками с кабинами, прочей техникой — ярко-голубая точка расширилась в пятно, сдвинулась по свечению к белой желтизне — от этого стала еще ярче. Там тоже в ритме и согласии со ВсеМузыкой переливались, менялись тона и оттенки цвета.