Время больших отрицаний

— С этой позиции стоит теперь оценивать этот информ-луч от М31, который Фантомом назвали. Он адресован сюда и только сюда… Вселенная — узнала.

— Вы тоже так полагаете? Значит, нас уже двое. А было трое…

— Значит, Вэ-Вэ тоже понимал?

— Да. Он первый.

Оба снова помолчали. Потом Васюк продолжил:

— Конечно. Куда же еще… Но охватывает всю Солнечную. Тоньше, локальнее никак. Не только участок пространства в сотни метров, но и планеты для… — Толюн снова мотнул головой вверх, — галактик-существ неразличимы. То есть изоляция и неведение. А от нашей работы, от башни внедреной, от подъемов в кабине ГиМ в МВ… и, главное, с последующими выходами в обычный мир, в Большую Вселенную — и с новой информацией потрясающей — изоляция нарушилась. Неведение превратилось в ведение. Большая Вселенная узнала об МВ — и приняла это очень всерьез. Приняла какое-то важное решение. Вот и… Знать бы: какое?

Он замолк.

«Замечательно, — думал Любарский, — иная трактовка того нашего разговора с Вэ-Вэ покойным, темы его. И моих умствований о Контакте».

— Так я пойду. — Васюк повернул к двери.

— Минутку, Анатолий Андреич: а как? Узнала-то. Тот повел плечами, подумал:

— Да через нас и узнала. Если один человек от другого что-то может узнать… в том числе и внечувственным восприятием, телепатически — почему это не может Вселенная! Не дурее же она нас.

Он ушел. Сказал свое и удалился. Чего рассусоливать.

А Варфоломей Дормидонтович почувствовал себя бодрее. Вскочил, разгуливал по комнате, потирая руки.

7

Надо ли говорить, что вечер и ночь с 30 сентября на 1 октября Евдоким Афанасьич провел здесь, возле родимого 20-дюймовика? Прежде всего тщательно отер всюду пыль; потом отнивелировал, проверил поворотные штурвалы и рукояти, все шкалы настройки — подготовил. Точно так он повозился и с механикой купола павильона: погонял в поворотах на 360 градусов, раздвигал щель. Все работало исправно, ничего его НПВ-перемещение-похищение не повредило.

Следует ли упоминать, что первая ночь (кстати, отменно ясная) была для него как брачная для молодожена? Что из всех объектов Космоса он выбрал именно дрейфующую галактику М31 — пусть ее другие называют Фантомом! — на краю созвездия Цефея?

И — такова была злосчастная (хотя за такое «злосчастье» многие отдали бы все свое серенькое благополучие) доля Дусика, не принимаемого этой жизнью всерьез, — он снова что-то открыл. Одни впоследствии называли это «затяжными мерцаниями Фантома», другие, посмышленее, Вхождением. Но так или иначе, увидел это первым снова Климов. Увидел он это

в день текущий 0.0507 октября ИЛИ

1 октября в 1 час 13 минут

(то есть, собственно, в ночь на 1 октября).

М31 уменьшалась, трепетно голубела, вытягивалась с одного края — по направлению Дрейфа — еще уменьшалась… и исчезала. Действительно будто во чтото входила. Точнее, втекала.

«Куда же это она? Насовсем, что ли? В иные измерения?.. — соображал Евдоким Афанасьич, глядя на черноту со звездами в окуляре; потом вышел из павильона, задрал голову, смотрел так; не нашел в небе Фантома М31. — Опять никто не поверит…»

Вернулся в павильон, посмотрел по шкалам и записал точные координаты точки небесной сферы, где такое произошло, сам факт и время. Сел ждать. То в телескоп посматривал, то, выходя, прямо в небо.

Так провел ночь, на востоке начало чуть светлеть небо.

И в день текущий 0.2375 октября ИЛИ

1 октября в 5 часов 42 минуты -

— засек!

…наиболее замечательно было, что заметил Климов появившуюся снова «Туманность не-Андромеды» помимо своего прибора — прямо, невооруженным глазом. Потому что она возникла, будто вынырнула из тьмы не в том месте, куда был нацелен рефрактор. Теперь она была вне границ созвездия Цефея. И ярче стала.

Климов направил телескоп в новое место, наблюдал: М31 была та да не та, малость деформированная и под иным углом своего знаменитого крена.

«Никто же опять не поверит. Не буду и соваться с сообщениями, ну их. Варику только покажу, обсудим. Но главное: что это?..»

Глава четырнадцатая. Приказ о течении времени

Если действие равно и противоположно противодействию, зачем нужны они оба?

К. Прутков-инженер

Сейчас пойдет трудная глава. Этот роман, как успел, наверно, заметить читатель, вообще не из легких; но в этой будет особенно много неразвлекательного и не в подъем уму. Лучше сказать прямо, без сюжетных завитушек: наиболее важным в данной истории оказываются — хотя это и для автора неожиданность — не события всякие, а духовно-интеллектуальная эволюция В. Д. Любарского. Бармалеича — доцента-расстриги и нового директора НИИ НПВ. Именно эволюция, не просто прозрение. Прозрения истинного смысла вещей были у Корнева и Пеца, они их и сгубили. Этот их информацию усвоил, их опыт учел — и вынужден двигаться дальше.

А человек он не сильный, Варфоломей Дормидонтыч, можно сказать прямо: слабак. Но уж если понял, что к чему, то его с этого не сдвинешь, к прежнему заблуждению не попятишь.