– Вы уж простите, что я повторяю общеизвестные истины, но без них не обойтись. Наше Министерство просто не может бегать и подтирать носы всем этим инопланетянам. Даже тем, у которых действительно есть носы, не может. У нас нет для этого ни лишних людей, ни особого желания. Если кто-то из них попадает в беду, чаще всего достаточно объяснить местным властям про обязательства, взятые Землей по отношению к родной планете этого разнесчастного чужака. Редкий случай, когда Министерство вмешивается напрямую. Ваш случай, на мой взгляд, в число редких не входит. Во-первых, насколько мне удалось понять, наш общий друг Ламмокс не имеет правового статуса человека…
– А вы сомневались?
– Сомнения были. Поэтому я здесь. Но теперь я знаю, хоть он и может немного разговаривать, не могла его раса стать по-настоящему разумной, ей до этого еще расти и расти. Но, несмотря на его ограниченную способность говорить, иные ограничения не позволили бы подобному виду подняться до уровня, который мы могли бы признать как цивилизованный, следовательно он – животное. У него есть только обычные права животных, которые защищают наши высокогуманные законы, поэтому нашего Министерства это дело не касается.
– Понятно. Ну что ж, жестоко обращаться никто с ним не собирается, во всяком случае у меня в суде.
– Разумеется. Но есть еще одна причина, и достаточно веская, чтобы Министерство не вмешивалось. Со времени первого контакта с великой марсианской расой законы, обычай и договоры придали вполне определенный смысл понятию «человек». Предположим теперь, что это существо – человек именно в таком смысле. Конечно, это не так, но предположим.
– Предположим, – согласился судья О’Фаррелл.
– Да, предположим. Но и в этом случае Министерству нет до него дела, потому что… Судья, вы же знаете историю «Следопыта».
– Очень смутно, что-то такое рассказывали в младших классах. Я вообще не знаток истории освоения космоса. С земными-то делами не разобраться…
– Это точно. Так вот, «Следопыт» совершил три полета с переходами в подпространство. Это было время самых первых таких полетов, когда они были такой же авантюрой, как экспедиция Колумба. Они не знали, куда направляются, и имели весьма туманное представление о том, как вернуться назад. Кстати, из третьего похода «Следопыт» так и не вернулся.
– Да-да, что-то такое припоминаю.
– Так вот, молодой Стюарт – у меня просто язык не поворачивается назвать его полным именем, – молодой Стюарт сказал, что это нескладное существо с дурацкой улыбкой – просто сувенир, прихваченный во время второго рейса «Следопыта». Это все, что мне требовалось узнать. У нас нет договоров ни с одной из планет, которые они посетили, ни торговых, ни каких-либо иных отношений. Юридически их не существует. Поэтому единственные законы, которые применимы к Ламмоксу, – это наши собственные местные законы, следовательно Министерство космоса вмешиваться не должно, а если оно и вмешается, его представитель – в данном случае я – будет обязан придерживаться местного законодательства, в котором вы разбираетесь лучше, чем я.
Судья О’Фаррелл кивнул:
– Что ж, я не возражаю против перехода дела под мою юрисдикцию. Идем?
– Еще секундочку. Я предлагаю отсрочку, потому что в этом деле есть любопытные обстоятельства. Я хочу вернуться в Министерство, чтобы убедиться, что моя теория правильна и что я не пропустил какой-то важный прецедент или закон. Но я готов немедленно устраниться, если вы убедите меня вот в чем: это существо… Оно с виду такое тихое, но, если я правильно понимаю, этот тихоня разгромил целую улицу и, пожалуй, даже угрожал жизни людей?
– У меня такое же впечатление, – кивнул О’Фаррелл. – Но это, разумеется, неофициально.
– Хорошо. Кто-нибудь уже требовал его уничтожения?
– Ну, – медленно произнес судья, – опять же неофициально, я знаю, что такое требование будет выдвинуто. В частном порядке мне сообщили, что наш начальник полиции намерен попросить суд распорядиться об уничтожении животного в качестве меры общественной безопасности. Скорее всего, поступят такие требования и от частных лиц.
– Все так плохо? – обеспокоенно спросил Гринберг. – Что ж, судья, как вы сами к этому относитесь? Если вы поведете процесс, то разрешите его уничтожить или нет?
– Сэр, ваш вопрос неуместен! – возмутился судья.
Гринберг покраснел:
– Я прошу прощения, но мне действительно необходимо это знать. Вы понимаете, что этот экземпляр уникален? Что бы он там ни наделал и как бы ни был опасен – впрочем, в последнее верится с трудом, – тем не менее его просто необходимо сохранить в интересах науки. Вы можете обещать, что не позволите его уничтожить?
– Молодой человек! Вы пытаетесь вынудить меня идти на процесс, заранее вынеся приговор или часть приговора. Ваше отношение к делу совершенно неуместно!
Шеф Драйзер не мог выбрать более неподходящего момента, чтобы поторопить их:
– Судья, мы вас везде обыскались. Вы, вообще, собираетесь открывать слушание? У меня тут семеро, которые…