Время и боги. Дочь короля Эльфландии

О, если бы ты, о щедрейший, славнейший, ты, Друг Творца, видел это, видел бы ювелиров с пустыми корзинками, которые заключают сделку тут же, рядом с кораблями, когда из трюма выгружают бочонки с изумрудами. Если бы ты видел фонтаны в серебряных водоемах на площадях. Мне довелось лицезреть маленькие шпили над их домами из эбенового дерева, и все эти шпили золотые. Птицы важно расхаживают по медным крышам от одного золотого шпиля к другому, и по блеску с этими шпилями не может сравниться ничто в мире. А над Лондоном, желанным городом, небо такой глубокой синевы, что по одному этому путник может догадаться, куда он попал, и понять, что его путешествие закончилось удачно. И ни при какой погоде в Лондоне не бывает большой жары, потому что вдоль его улиц всегда легонько дует ветер с юга и приносит в город прохладу.

Таков, о Друг Творца, город Лондон, который лежит далеко от Багдада, и по красоте и совершенству с Лондоном не сравнится ни один из городов земли или городов из легенды; и даже при той жизни, о которой я рассказал, его счастливые горожане не перестают придумывать разные прекрасные вещи, и красота сделанных собственными руками прекрасных вещей, которых с каждым годом становится все больше, порождает у них новые мысли, как создавать еще более прекрасные вещи.

– А хороши ли у них правители? – спросил Султан.

– Замечательные, – ответил любитель гашиша и без сил упал навзничь.

Он лежал на полу и молчал. И когда Султан понял, что в эту ночь больше ничего не услышит, то улыбнулся и слегка похлопал в ладоши.

И в этом дворце, в землях, лежащих далеко за Багдадом, завидовали всему, что есть в Лондоне.

Стол на тринадцать персон

Когда мужчины собрались вокруг огромного старинного камина, устроившись в покойных креслах с трубками и бокалами, и поленья как следует разгорелись, и все располагало к таинственному и необычному – и непогода снаружи, и уют внутри, и пора (ибо было Рождество), и поздний час, – тогда и рассказал эту историю бывший владелец гончих, охотник на лис.

Со мною тоже был однажды странный случай. Я держал тогда Бромли и Сайденхема[30] – в тот год я от них и отказался, – и вышло так, что эта охота оказалась последней. Не было смысла держать собак, потому что в графстве больше не осталось лис – на нас надвигался Лондон. По всему горизонту, как страшная армия в сером, вставали трущобы, а наши долины стали захватывать виллы. Лисьи норы были по преимуществу в холмах, и, когда город подступил вплотную, лисы стали покидать норы и убегать из графства – и уже не вернулись. Вероятно, они бежали ночами, покрывая огромные расстояния. Итак, было начало апреля, и мы весь день протаскались впустую, и вдруг на этой последней охоте, самой последней в сезоне, мы увидели лису. Она покинула нору, спасаясь от Лондона с его железными дорогами, виллами, проводами, и бежала к югу, к меловым скалам Кента. Меня охватило вдруг острое счастье – как однажды в детстве, когда в один прекрасный летний день я обнаружил, что калитка в саду, где я играл, приоткрыта, и распахнул ее, и передо мной открылись просторы с волнующимися нивами.

Мы перешли на быстрый галоп – мимо проплывали поля, свежий ветер бил в лицо. Мы миновали глинозем, поросший папоротниками, влетели в долину у гряды меловых скал и, спускаясь в нее, увидели на склоне лису – подобно вечерней тени, она скользнула в лес, венчавший гряду. Через лес, по вспышкам примул в траве, мы перемахнули гребень. Лиса мчалась вперед, гончие шли отлично. Я вдруг почувствовал, что охота предстоит грандиозная, – и набрал полную грудь воздуха. В этот чудный весенний день вкус ветра, бешеная скачка и мысль об удачной охоте пьянили, как тонкое вино. Перед нами лежала еще одна лощина, с широкими, чуть холмистыми полями на дне, с быстрой чистой речкой и вьющимися над деревней дымками… Солнечные лучи на противоположном склоне плясали, словно эльфы, а вершина поросла дремучим лесом, еще не разбуженным весной. Вот поля остались позади, и рядом со мной был только Джеймс, мой старый верный конюх, с чутьем гончей и горячей ненавистью к лисам, которая порой прорывалась в его речах.

Лиса мчалась по лощине прямо, как по рельсам – и вот, без единой остановки, мы уже скачем сквозь лес на вершине. Помню, на вершине до нас донеслись песни и крики мужчин, возвращавшихся домой с работы, и свист мальчишек – эти звуки поднимались снизу, из какой-то деревни. А потом деревень уже не было, только лощина сменялась лощиной, подъем – спуском, словно мы плыли по незнакомому бурному морю, и все время перед нами, строго против ветра, маячила лиса, как сказочный «Летучий голландец». Вокруг не было никого, только я и мой конюх, – выехав из чащи, мы пересели на свежих лошадей.