Время и боги. Дочь короля Эльфландии

Дважды или трижды мы натыкались в этих обширных безлюдных долинах на деревни, но у меня появилось подозрение, переросшее в странную уверенность, что эта лиса так и будет бежать против ветра, пока не умрет или пока не наступит ночь, лишив нас возможности ее преследовать. И тогда я решил скакать все время вперед – и мы неизменно находили ее след. Я был уверен, что эта лиса – последняя в наших краях, и, спасаясь от наступления города, она подалась подальше от людей; завтра ее бы уже здесь не было, и бежит она не от нас, а просто бежит своим путем.

Вечер спускался в долину; гончие замедляли бег – подобно облакам на летнем небе, что плывут медленно, но не могут остановиться. Две девушки шли к невидимой ферме; одна тихо напевала – и больше никто, кроме нас, не нарушал покоя этого пустынного места, которое, казалось, еще не ведает об изобретении паровоза и пороха (как в Китае, говорят, в далеких горах никто не знал о войне с Японией).

День кончался, силы у лошадей были на исходе, но неутомимая лиса продолжала свой бег. Я замедлил скачку, пытаясь понять, где мы находимся. Последний межевой знак, что мы видели, остался милях в пяти позади, а до него мы проделали еще по меньшей мере миль десять. Ах, добыть бы ее! Солнце село. Я размышлял, каковы наши шансы загнать эту лису. Посмотрел на Джеймса, который скакал рядом. Он был вполне уверен в себе, но его лошадь устала не меньше моей. Стояли прозрачные сумерки, след был по-прежнему ясен, преграды преодолимы, но бесконечные долины страшно утомляли, а конца им не предвиделось. Похоже, пока след не пропадет и дневной свет не угаснет, мы будем загонять и лису, и лошадей, но, так или иначе, ночь положит этому конец. Нам уже давно не встречалось никаких домов, никаких дорог – только сумрачные склоны и разбросанные то тут, то там стада овец да темнеющие заросли кустарников. Наконец мне показалось, что свет угас, и наступила темнота. Я взглянул на Джеймса – он скорбно кивнул. Вдруг в небольшой лесистой долине мы рассмотрели красно-коричневые башенки необычного старинного дома, возвышавшиеся над кронами дубов, и в ту же секунду я увидел лису – меньше чем в пятидесяти ярдах от нас. Мы на ощупь двинулись через лес к дому, не найдя ни подъездной аллеи, ни даже тропинки и никаких следов колес. В окнах то тут, то там загорался свет. Мы были в парке, в парке прекрасном, но невероятно запущенном, все заросло колючей ежевикой. Лису мы уже не видели – было слишком темно, но знали, что она смертельно измотана; собаки бежали чуть впереди нас – и вдруг перед нами возникла дубовая ограда высотой в четыре фута. Я не стал бы пытаться ее перескакивать и в начале скачки, на свежей лошади, а сейчас лошадь была на последнем издыхании. Но какова была скачка! Такая бывает раз в жизни. Я замешкался, и собаки скользнули в темноту, догонять свою лису. Лошадь врезалась в ограду прямо грудью – и дубовая ограда превратилась в кучу щепок: она сгнила от времени. Мы очутились на лужайке, а на другом ее конце собаки упали прямо на лису. Лиса, лошади, свет – все сошлось в конечной точке этой двадцатимильной скачки; все сошло на нет. Мы наделали много шума, но никто не вышел из странного старинного дома. Я отправился к входным дверям, украшенным лепной головой, а Джеймс с собаками и обеими лошадьми пошел искать конюшню. Я позвонил в изъеденный ржавчиной колокольчик, и после долгого ожидания дверь слегка приоткрылась – я увидел холл, увешанный старинным оружием, и самого оборванного дворецкого, какого только можно себе представить.

Я спросил, кто здесь живет. Сэр Ричард Арлен. Я объяснил, что моя лошадь больше не может идти и я хотел бы просить сэра Ричарда Арлена о ночлеге.

– Сэр, здесь никто никогда не останавливается, – ответил дворецкий.

Я возразил, что я остановился.

– Не думаю, что это возможно, сэр, – сказал он.