Время и относительность

Парни засмеялись, а Джиллиан злобно на меня посмотрела.

– Несовершеннолетние, – сказал Зак. – Так я и думал. Доброго вам вечера, дамы. Увидимся как-нибудь... года через два.

Зак с друзьями пошли в «Помпу», а мы остались стоять на морозе.

Джиллиан перестала изображать высокий рост и готова была испепелить меня взглядом.

– Прости, – сказала я. – Я не подумала.

От обиды напускная «взрослость» Джиллиан пропала. Она стала похожа на ребёнка, у которого вот-вот начнётся истерика.

– Знаешь, на кого ты похожа, Лобастая? – сказала она и размазала пальцем на моих губах помаду. – На грустного клоуна.

– Прости, – снова сказала я.

Джиллиан ушла, ничего больше не сказав.

Вот, наверное, и кончилась моя карьера девушки-битника.

Позже...

 Бредя от «Помпы» по Тоттерс Лэйн к свалке Формана, я чувствовала себя несчастной. Туфли для взрослых не были предназначены для гололёда, было очень тяжело держать равновесие. Звуки музыки (какой-то рок) и веселья, доносившиеся из паба, только подчёркивали мою отрезанность от всех. Теперь я была отрезана даже от компании чудиков под верховодством Джиллиан. Я понимала, что она перетянет Джона на свою сторону. Я стала аутсайдером среди аутсайдеров.

Я услышала шепчущий, трескучий звук, похожий на нечеловеческий голос. От него у меня внутри похолодело. Лишь через несколько секунд я поняла, что мне страшно. Обычно я сержусь, а не боюсь.

На улице никого больше не было. Всего в нескольких окнах за шторами горел свет.

Снова шёпот.

Я огляделась. Некоторые из уличных фонарей не горели. С них свисали ледяные сталактиты. Я подумала, что могла слышать гул ветра в сосульках.

Я чувствительная. Я это знаю. Иногда я чувствую то, что другие не чувствуют. Я знала, что я на улице не одна. И то, другое, не было человеком. Не будучи человеком сама, я узнаю разумных существ, не являющихся людьми. За мной наблюдали. Глаза во льду.

Я постаралась идти быстрее, но поскользнулась, и у меня соскочила туфля. Ступнёй ноги, одетой лишь в чулок, я коснулась ледяного тротуара, и мою ногу пронзил холодовый шок. Я закачалась, но не упала.

Мой худший кошмар: явился школьный надзиратель, чтобы забрать нас домой! Я испугалась, подумав о дедушке. Мне казалось, что я знаю, что сделают с ним «Учителя». После суда нам не позволят помнить друг друга. Всё будет так, словно мы не родственники. Нет, всё будет ещё хуже: мы большене будем

родственниками. Всё пространство и время изменятся, и у него и меня будут свои жизни, но разные и раздельные, подчинённые Правилам.

Ворота двора Формана были раскрыты. На крыше Будки горел голубой фонарь. Мои страхи прошли. Я знала, что его не нашли.

Но всё-таки, на Тоттерс Лэйн кто-то был. Разум... Большой, холодный, и... антипатичный?

Я подняла свою туфлю и зашла на свалку.

Воскресенье, 31 марта, 1963 год.

Я осталась дома, у себя в комнате.

Дом – это Будка. Это не просто Будка. Она ещё и Корабль. Возможно, это Корабль внутри Будки. Вот только то, что внутри, находится вовне. Оно вовне всего.

Вам этого не понять. Я могу объяснить с точки зрения физики, заполнив остаток дневника диаграммами, но вы всё равно не поймёте. Поверьте мне.

Впрочем, скорее всего, читатель я сама. Я будущая, повзрослевшая, читающая снова о том, какой была в моём возрасте. Развеется ли к тому времени белый туман в голове?

В сознании и памяти дедушки до сих пор есть недостающие части. Когда у него спрашивают, как его зовут, он старается уйти от вопроса. В последнее время он старается избегать ситуаций, в которых у него могут спросить о его имени.

Я должна знать дедушкино имя, но я не знаю. Как будто бы когда-то у него было имя, но его забрали, забрали не только у него, но у всех.

Раньше я считала себя уникальной. Но дедушка похож на меня. И Джиллиан тоже. Когда кто-нибудь спрашивает о её синяках, я чувствую, что у неё появляется что-то похожее на головную боль, как у меня, когда я приближаюсь к туманной зоне.

После вчерашнего вечера Джиллиан вряд ли будет со мной дружить. Она ушла домой злая. Я вела себя как ребёнок: раскрыла рот, не подумав.

То, что я испортила, было важно. Хотя Джиллиан и дразнила Зака, подкалывала его, я чувствовала, что она испытывала его, бросалась фразами, чтобы услышать, что он ответит. Думаю, она хотела бы стать после школы «девушкой-сверхтонницей». Не такой, которая сидит на заднем сидении или машет платочком, давая сигнал старта гонки, а такой, которая сама ездит на мотоцикле (или, по крайней мере, на одном из этих маленьких итальянских скутеров) и водится с «Ребятами».

Я еле смыла с себя этот макияж «грустного клоуна». В этом Джиллиан была права: я выглядела дурой. О чём я тогда думала?