Время игры

– Что ты, дорогая! Я счастлив открыто назвать тебя своей женой. Жаль, что мы не додумались до этого сразу, в семьдесят шестом. Жили бы сейчас поживали в окружении троих детей где-нибудь в Улан-Баторе, куда меня непременно сослали бы за невосторженный образ мыслей, и никаких Валгалл и Южных морей…

– Какой ты невыносимо бестактный тип…

На откидном столе каюты был накрыт легкий торжественный ужин. В полном соответствии с рекомендациями знаменитой, а также пресловутой Елены Молоховец, который у среднего интеллигента позднебрежневской Москвы (не говоря уже о провинциалах) вызвал бы смешанный с изумлением приступ пролетарского гнева.

Мои бутылки шампанского были здесь как бы даже и лишними, поскольку боевая подруга озаботилась не только им, но и «Энесси» на предельной грани выдержки. Это распространенный предрассудок, что коньяк чем старее, тем лучше. На самом деле даже «тридцати-сорокалетние» коньяки изготавливаются из смеси спиртов максимум пятнадцатилетнего возраста.

Присутствовали также столь любимые нами в те самые годы крепкие ликеры «Бенедиктин» и «Селект».

Освещал каюту тяжелый серебряный шандал на пять свечей, пахло ароматическими индийскими палочками, из динамиков доносились звуки бетховенской элегии «К Элизе».

Замысел Ирины был понятен: в очередной раз начать жизнь «с чистого листа».

Что же, это совпадало и с моими намерениями. Как оно будет дальше – не сейчас задумываться. Следует наслаждаться текущим мгновением, пока оно длится. Надеюсь, мы заработали это право.

– А девочку ты не захотела пригласить на ужин? – скорее для порядка поинтересовался я, запирая за собой дверь на защелку и вешая на крючок слишком плотный для этих широт форменный китель.

– Девочку я уложила спать и угостила ее чаем… Сейчас она видит прекрасные сны…

Знаем мы этот чай. Все правильно. Ароматный цейлонский чай с мягким, совершенно безвредным транквилизатором. Анна проспит свои законные десять часов, встанет бодрая, полная сил, готовая без потрясений и даже удивления воспринять тот «прекрасный новый мир», в котором ей неизвестно за какие заслуги довелось оказаться.

И нам она помешать не сможет, что весьма существенно.

Но опять же. Мне сейчас совершенно неинтересны были все эти подробности. Словно бы действительно все мои беды связаны были только с теми делами, которыми непосредственно пришлось заниматься последние два года.

И испытание целомудрием на Валгалле, когда меня мучительно соблазняла Сильвия, тоже отразилось на моей психике.

Вот только сейчас я вдруг почувствовал себя нормальным мужиком. А то уже начало казаться, что я окончательно утратил вкус к женщинам. И Ирина это замечала, хотя и не позволяла себе высказываться по этому поводу.

А сейчас даже выглядывающие из декольте округлости уже вызывали здоровое возбуждение.

Все правильно, жених перед первой брачной ночью и должен вожделеть невесту.

Я погасил верхний плафон и длинной каминной спичкой поджег розовые восковые свечи. От центральной, толстой, как хороший батон московской колбасы, прикурил венесуэльскую сигару (кубинских не люблю, несмотря на их всемирный авторитет). Синеватый дым потянуло в иллюминатор.

Сразу три категорических запрета парусного флота нарушаю – открытый огонь во внутренних помещениях, курение там же и незадраенный иллюминатор, ночью, в жилой палубе, почти у ватерлинии, при неизвестном прогнозе погоды.

А если сейчас налетит шквал?

Какая ерунда все время лезет в голову. Наверное, я действительно слегка повредился в уме, что немудрено. Только самоконтроль позволяет на людях сохранять видимость нормальности.

– Ну, за долгую счастливую жизнь! – Я специально открыл бутылку так, что пробка шарахнула в потолок с выстрелом и хлестнувшей из горлышка пеной.

Выпили. Ирина до дна свой фужер-тюльпан, а я чуть-чуть. Хотелось подольше быть трезвым.

– Знаешь, – сказала Ирина, – я бы хотела, чтобы мы прожили молодыми и здоровыми еще лет сто, а потом умерли вот так – сидя за хорошим столом, хотя бы и здесь же, наскочив на морскую мину…

– Так а зачем вообще умирать, если мы и тогда будем молодыми и здоровыми?

– Ну, я имела в виду, что когда перестанем ими быть.

– Давай лучше отложим эту тему на загаданную сотню лет, а уж тогда…

И после этих слов я с удивлением понял, что говорить нам больше вроде бы и не о чем. Относящееся к предыдущей жизни давно переговорено, будущее пока скрыто «неизвестным мраком», как мы любили выражаться в студенчестве, а настоящее…

Его еще нужно обрести. Или – создать для себя.

Поэтому после третьей рюмки коньяка и совершенно необязательного, более того – почти бессвязного разговора, поскольку мы оба готовились к одному и тому же, я встал, обошел стол, обнял Ирину и начал целовать высокую, пахнущую горькими духами шею.

Насколько я помню, океан в том месте, где мы оказались, был совершенно штилевой, но все равно его мерные колебания, отражение глубинных течений и бушующих где-то за сотни миль штормов приподнимали и опускали яхту настолько ощутимо, что моментами с непривычки зависало сердце. А может быть, не только от этого…