Время легенд

– Ушла, дядя, вся водочка. На перевязку ушла. Скажи спасибо, что не выпили, за упокой твой души. Весь мой магарыч ушёл на тебя, – сказал водила. – Ну да не беда. А пить тебе много не советую. Ширинку-то чем расстегивать будешь? Руки-то, как верёвки, болтаются. Правая-то ещё ничего. Плечо малость диранула. А могла и вообще… С собой утащить. Повезло вам, что сигнал у меня в машине хороший, как у пожарки. Если бы не он… Разорвала бы обоих. Эх, водочки бы сейчас. За такое дело не грех и выпить, – вздохнул парень. – Всё извели.

– Ну, хоть от мочевого пузыря не помру в дороге. За это спасибо, – сказал Олег. Все засмеялись, и он услышал знакомый голос. – Рома! С тобой-то всё в порядке? Ружьё-то твоё цело, или хана ему? Сильно поцарапал? Сам-то цел? – спросил Олег, пытаясь шутить, и чувствуя, как нестерпимая боль душит его. – Береги его. Вот оклемаюсь, я его на твоей спине разобъю к чёртовой матери. Снайпер хренов.

Он закрыл глаза, вернее, сжал от отчаянья, потому что увидел свою правую руку, вернее, то, что осталось от неё и выглядывало из-под покрасневшего тряпья.

Потом была долгая, бесконечная дорога, лентой уходившая в бесчисленные повороты, спуски и подъёмы. В тесной кабине ему хотелось свободы, пуп его от напряжения грозил развязаться. Он орал, переходил на песни, потом снова забывался. Мужики, как могли, подбадривали, совали последнее курево и тоже терпели.

Потом была больница и всё те же бесконечно долгие и однообразные дни. Длинныё больничные коридоры, однообразная, тупая боль и неиссякаемый поток мыслей, который не прекращался ни днём, ни ночью. Один раз приходил Рома, чтобы попрощаться. Он отделался лёгким испугом и несколькими царапинами и обещал, что в лес больше ни ногой. А если и отважится, то только с автоматом Калашникова, на что Олег, конечно же, рассмеялся.

Он долго думал о том тигре, и однажды его посетила печальная мысль. Ему вдруг показалось, что это была его последняя охота, и тигр это последний, и больше он их никогда не увидит. Потом он узнал, что тигр пришёл по льду из Китая через Амур, тем самым спасая свою шкуру. И встреча их произошла как раз в тот момент, когда зверь охотился. За добычу любая тварь сражается, а тигр и подавно.

В первые дни, когда от боли не было сна по ночам и никакие наркотики уже на него не действовали, его душила злоба и обида на зверя. Хотелось выскочить из пропахшей лекарствами больницы и уйти в тайгу, выследить и убить его. Спасибо врачам. Отнеслись на редкость по-человечески и не позволили впасть в отчаянье. Руку не оттяпали, а к этому шло. А чтобы ткань наросла, по совету одного мужичка, он пинцетом за живое мясо дёргал, не давая образовываться корочке. И ведь наросло. Как на собаке. Правда, с лицом получилось неровно, но тут уж как есть, да и перед кем ему было петухом ходить.

Рома с той поры не приезжал, и говорили, что после этого случая он резко пошёл вверх по службе. Даже повысили в звании. А может быть, стыдно ему было за незаряженное ружьё. Тигр тот весной на дровяной деляне попался в моток брошенной проволоки. Намотал на себя, запутался, а освободится уже не смог. Ушёл далеко и сдох на краю какой-то деревни. Жил в лесу, а умирать пришёл к человеку.

Праздник для души

Наверное, нет для человека ничего хуже, чем быть бездомным. Не иметь где-то, пусть даже на другом краю земли, свою маленькую родину и близких сердцу людей. И те деревья в саду, что когда-то были огромными, заслоняя своими кронами голубое небо. И если это так, то почему бы ни вспомнить в очередной раз, что каждый мужчина когда-нибудь в своей жизни должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом.

Ту зиму Мишаня ещё доживал в старом, наполовину сгнившем доме. Убогое его жилище всё больше удручало, и, оглядывая его утомленным взором, казалось ему, что точно так же догнивает и он, ещё вполне молодой мужик; и будет так, пока не рухнет на его плечи потолок и крыша, и это наверняка произойдёт, если… Если он что-то не изменит в своей жизни. Он то понимал, что так живёт не только он. Дома старые ветшали, но больше не от старости, а по вине нерадивых хозяев, кому достались они в наследство от казаков. Лилась рекой самогонка, а вместе с ней и слезы, принося в каждый дом короткие минуты блаженства, а после – долгие мучительные дни и недели отчаяния и безразличия.

В таких бесконечных и бессмысленных размышлениях над жизнью он вдруг решил главный вопрос своего нехитрого бытия: он должен жить в новом доме с белыми стенами и кедровым потолком, с широкой и крепкой входной дверью и золотым крыльцом, на которое никто не посмеет ступить грязными сапогами. И в этом доме будет светёлка, и на чердак будет проникать солнечный свет, а под ней в тепле и уюте будет жить его семья долго и счастливо, невзирая ни на что.