Время лгать и праздновать

В голосах и лицах исчезла минорность, как если бы преодолев трудный перевал официальной части, собравшиеся могли расслабиться, поговорить по душам. Отдав кесарю кесарево и не надеясь ничем удивить друг друга, старшие перенесли свое внимание на молодых людей. Пребывавший доселе где-то на втором плане, из глубин квартиры стал выбираться смуглый толстяк. Со степенной ленцой он подходил к Ире, не без труда наклонялся и коротко говорил ей что-то прямо в лицо, всякий раз принимавшее выражение томной мольбы: ей хотелось, чтобы он видел ее изнывающей от непосильных мучений. Толстяк уходил и скоро возвращался — то с бутылками вина, держа их за горлышки по три в каждой руке, то с фруктами, то с дымящимися кофейниками. Распирая пуговицы голубой лоснящейся рубахи, брюхо молодого человека карикатурно свисало над поясом джинсов, огромные цыганские глаза на отполированном до блеска лице смотрели без всякого выражения и как бы поверх того, чем занимались и о чем говорили сидевшие за столом — так обозревают публику в ресторанах главные повара, появляясь в обеденных залах. Он не сомневался, что его пребывание в квартире оценят по тому, каким он «сделает стол», а что он любовник вдовы и что его присутствие в данном месте и в данное время может быть истолковано как-то по-другому, ему и в голову не приходило.

Нерецкой ожидал первых примет завершения обязательного сидения как избавления от тяжелого насилия над собой. Но разговорам об одаренности Ивана, его душевных свойствах, его писаниях, историях их публикаций не было конца. Разделившись на группы по интересам, говоруны мало-помалу разбрелись по квартире, и тогда среди оставшихся за столом обнаружился молчун, сидевший прямо и многозначно, как в президиуме. В громоздкой костлявой фигуре, в тренированно-одноплановом выражении лица угадывалась застарелая привычка отсиживать на собраниях любой длины. Он весь был фигурой умолчания, но при этом как-то само собой выходило, что он внимает чему-то такому, что скрывается за тем, что говорится. Как лазутчик, он производил впечатление существа с заданным отбором информации, причем такой, которая вскрывала истинную подоплеку происходящего. Приметы искомого не могли укрыться от него ни за какой туманностью. Он так по-истуканьи сурово взирал на залитого пьяненькими слезами сутулого мужчину в потертом сером пиджаке, словно тот позволил себе произнести в высшей степени непозволительный спич, за который с оратора спросят где надо.

— Шаргин выдающийся, активный член… — бормотал пьяный.

Изжеванные слова будто сами собой изливались из его булькающего горла, и никому, кроме «человека из президиума», не, слышные, ибо расчувствовался он с опозданием, настроение умов сильно изменилось. Собрание разделилось на группы родственных душ, объединенных уже не единомыслием, а сходством возбуждения, при котором равновеликие натуры льнут к себе подобным. В одной злословили приглушенно, нос к носу, в другой насыщали жадную потребность скудоумных ошеломить и быть ошеломленными — особым мнением, особой осведомленностью, в третьей по-бабьи саморазоблачительно откровенничали — из пристрастия подстрекнуть к раздеванию других… Двое молодых людей у окна недоверчиво, но внимательно слушали как-то оцепенело восседающего в кресле лысого человека, который произносил слова, едва заметно шевеля губами.

Хмель уже смыл с молодых позолоту сдержанности, они все бесцеремоннее выказывали свои взгляды, свое умение разбираться в делах, судить о людях. Тут и там все явственнее укоряли покойного в пагубном пристрастии к зеленому змию — укоряли, пили и не замечали, что говорят о веревке в доме повешенного.

Но вот кто-то уловил негожесть рассуждений в данном случае и предложил «взглянуть на проблему вообще».

— Увы, други, как ни старались люди, а веселие на Руси по-прежнему питие!..

— Увы не веселие, а проклятие. Раньше поэтов изводили на дуэлях, а ноне одна срамота… Слыхали небось про Климцова? Жена чем-то хватила по пьяному делу и — каюк…

— На все свои причины, без причины и блоха не боднет…

— Известно, какие причины… Все же видели, снедает Ивана Гавриловича душевная немочь — депрессия по-нонешнему.

— Следствие творческого кризиса. А что? Сколько хотите. Накопление отрицательных эмоций порождает стрессовую ситуацию… — бойко лепетал некто с подвижным поношенным лицом, беспрестанно и как будто не без удовольствия шмыгая носом и покашливая.

— Сразу и кризис!.. — хмуро басил молодой человек в пестром свитере, ни на кого не глядя, по-видимому, — из-за неприязни ко всем. — Кризис — это душевное безмолвие, а Ивану Гавриловичу удавалось все, за что он брался.

— Тогда, может, мешал кому-то, — послушно отказался от прежнего своего предположения простуженный человек, шмыгнув носом и кашлянув в тон вопросу.

— Чепуха. Кому Иван Гаврилович мог мешать?.. — вздохнул заросший до самых глаз русоволосый юноша.

— Все кому-то мешают, — усмехнулся Курослеп и глотнул вина. — Тесновато стало на земле. На одного моцарта по два сальери…