Время между нами (ЛП)

— Прости меня, Эмма, — шепчу я и кладу голову ей на правую руку, единственную часть тела, которая, как мне известно, оказалась почти без повреждений. Наконец-то я позволила себе расплакаться из-за того, что она не должна быть здесь. Она сделала одну маленькую ошибку. Одно неверное движение, которое изменило все. Разве бы я сидела здесь сейчас, если бы всего одна деталь того дня оказалась иной? Что если бы Эмма и Джастин решили пойти в другое место, например, в кино или торговый центр? Что если бы они вышли на десять минут раньше? Или позже? Или если бы Эмма достала этот диск еще до того, как они выехали на шоссе? Что если бы она остановилась у сигнала «стоп», прежде чем выехать на перекресток? Или если бы водитель той, другой машины, забыл бы что-нибудь, вернулся домой и выехал на три минуты позже? Или если бы я не настаивала, чтобы она хранила все свои диски непременно в этом чертовом футляре? Что если, если, если…? Вот если бы изменилась маленькая деталь – всего одна малюсенькая деталь – тогда мы с Эммой провели бы вчерашний день в кофейне, попивая латте и сравнивая наши свидания.

Ему нужно изменить лишь одну маленькую деталь. Он единственный, кто может все исправить, но он слишком боится сделать это.

Целую Эмму в щеку.

— Мне нужно идти, Эм, — шепчу я ей на ухо, — но я вернусь. Я собираюсь все исправить, и тогда ты ничего этого уже не вспомнишь.

Глава 22

Мама паркуется возле дома Беннетта, дом явно произвел на нее впечатление.

— Ух ты! Какой дом! — говорит она.

— Это дом его бабушки, — отвечаю я, хотя уверена, что дом, который купил его отец за деньги, заработанные на рынке ценных бумаг, впечатляет не меньше.

— Я приеду домой попозже, ладно? Спасибо, что подбросила. И передай папе «спасибо» за то, что согласился поработать за меня сегодня.

Хлопаю дверцей машины и иду по заснеженной траве – дорожка кажется мне очень скользкой, не заметно, чтобы ее кто-нибудь посыпал. Стучу.

Дверь открывает Беннетт, и я сразу же выпаливаю ему:

— Я только что провела день с Эммой.

Он нервно оглядывается и закрывает за собой дверь, оставаясь со мной на крыльце.

— И как она? — Ему хотя бы хватает совести выглядеть обеспокоенным.

— Все так же. Состояние критическое. Не лучше, чем вчера.

— Дай ей время, Анна. Она поправится.

— Откуда ты знаешь. Ты что встретил ее в будущем и видел, как она счастлива без своей селезенки?

— Теоритически, селезенка ей даже не нужна.

— Я вообще-то не об этом.

— Я знаю.

— Как ты можешь с этим жить – знаешь, что можешь все исправить, но даже попробовать не хочешь?

Беннетт хватает меня за руку и уводит подальше от двери.

— Эй! Ты делаешь мне больно!

Он ослабляет хватку.

— Как я могу с этим жить? — шепчет он и озирается вокруг, чтобы проверить, что никто нас не слышит. — Ты шутишь? Да это убивает меня, Анна. Я хочу попробовать – поверь мне, очень хочу — но что, если я не смогу ничего исправить? Что, если авария все равно произойдет, чтобы я ни сделал? Что, если я изменю что-то не то, и это разрушит всю ее жизнь? Или мою? Или твою?

— Я не знаю. И никто не знает! Но как ты можешь обладать таким даром и не использовать его для того, чтобы хотя бы попробовать? Да, может, ты попробуешь, но авария все равно произойдет, и Эмма все равно окажется в больнице, и ничего не изменится. Но ты хотя бы будешь знать, что попытался…

— А вот что я думаю! Я и не должен пытаться. Я не говорю, что это справедливо, или правильно, но что, если…

— Вот только не нужно говорить банальности, типа, «так и должно было случиться», потому что так

не должно было все случиться. Она не должна была быть там.

— Откуда ты знаешь?

— Что?

— Откуда ты знаешь, что авария не должна была произойти? — спрашивает он. Чувствую, как мое лицо начинает краснеть от гнева. — Послушай, я знаю, что никто не хотел, чтобы все так случилось, но случилось. Может именно так и должно быть, может она должна была оказаться в больнице и очнуться там. Может ей суждено пройти через выздоровление, физическую терапию, суждено впервые в ее безоблачной жизни бороться за что-то. Может так ей суждено стать лучше, научиться медленнее водить машину, например.

Молча смотрю на него. Потом начинаю спускаться по ступенькам, но он хватает меня за руку.

— Анна! Я не говорю, что это правильно. Или что я со всем этим согласен. Я просто говорю, что так уж случилось. Должно было так случиться или нет, я не знаю, но я не должен все менять только потому, что могу.

Я уже слышала от него эти слова, но на этот раз в его голосе звучат новые нотки.

— Постой-ка. О чем ты сейчас говоришь? — Внимательно слежу за выражением его лица. — Ты что, видел ее в будущем? Она поправится? Вот что произойдет?

Он качает головой, и я чувствую, как он ослабляет хватку, не знаю, права я или нет, но вижу, что он просто не знает, что еще сказать. И я не знаю, потому что мне не известно, видел ли он ее будущее или нет, но я точно знаю, что не могу оставить Эмму там, в этой стерильной палате, среди громко пищащих аппаратов, я не могу, только потому, что это часть плана по превращению ее в осторожного водителя или просто в хорошего человека.