Время мира

_{Исходя из средней величины дохода на душу населения в национальном масштабе}

_{(принимаемой за 100), дан процент для каждого региона. Для 1785 г. в Париже он составил 280, в Верхней Нормандии—160, для Луары — Роны — 100 и т. д. Существовало ли превосходство Севера, как то побуждает предполагать схема? Да, но потребовалось бы вновь провести сложные расчеты, которые позволили это установить. Положение в 1970 г. приводится для сравнения. Региональное распределение дохода на душу населения, вполне очевидно, изменилось. (По данным Ж. Тутэна: Toutain J.-C. La Croissance inégale des revenus régionaux en France de 1840 à 1970.— 7^e}

Congrès international d'histoire économique. Edinburgh, 1978, p. 368.)

Логическое завершение экономического пространства Франции на востоке следовало бы — я говорю это a posteriori и (читатель может быть в том уверен) без малейшего оттенка ретроспективного империализма — обозначить проходящим от Генуи через Милан, Аугсбург, Нюрнберг и Кёльн до Антверпена или Амстердама, так, чтобы захватить на юге контрольный пункт Ломбардской равнины, удержать в лице Сен-Готарда дополнительные ворота через Альпы и контролировать то, что именуют «рейнским коридором» — осью городов, городской рекой. По тем же самым причинам, что помешали Франции завладеть Италией или Нидерландами, ей не удалось [нигде], за исключением Эльзаса, выдвинуть свою живую границу на Рейн, т. е. к пучку дорог столь же (или почти столь же) важных, как и дороги морские. Италия, Рейн, Нидерланды долгое время были заповедной зоной, «позвоночным столбом» европейского капитализма. Туда не мог проникнуть любой желающий.

К тому же на востоке королевство расширялось лишь медленно и с трудом, договариваясь с провинциями, которые ему удавалось присоединить, сохранив за ними часть их вольностей и привилегий. Так, вне пределов тарифа Пяти Главных откупов 1664 г. остались Артуа, Фландрия, Лионнэ, Дофине, Прованс; и более того, совершенно за пределами французского таможенного пространства остались провинции, наподобие действительно иностранных

(étranger effectif) — Эльзас, Лотарингия, Франш-Конте. Нанесите эти провинции на карту — и вы очертите пространство Франции № 3. Для Лотарингии, Франш-Конте и Эльзаса это означало полнейшую свободу в отношениях с внешним миром, открытость для иностранных товаров, возможность также (при помощи контрабанды) с выгодой внедрять эти товары в королевстве.

Если я не ошибаюсь, характеристикой таких лимитрофных зон оказывалась определенная свобода действий. Важно было бы лучше знать, как вели себя эти пограничные края, лежавшие между королевством и заграницей. Склонялись ли они к одной или к другой стороне? Каковы, например, могли быть участие и роль купцов из швейцарских кантонов во Франш-Конте, в Эльзасе и в Лотарингии, где в XVIII в. они себя чувствовали почти как дома? А также одинаковым ли было отношение к иноземцу, которого не обязательно любили, на пространстве от Дофине до Фландрии, например, во время революционного кризиса 1793–1794 гг.? И какова была на этих пространствах, где вольности было поболее, чем в прилегавшем королевстве, роль собственно городов — Нанси ли, Страсбурга ли, Меца ли или в особенности Лилля — на самом деле отличного примера, поскольку он ближе всего соприкасался с Нидерландами и достаточно близко — с Англией и вследствие того через этих соседей соединялся со всем миром?