Время мира

_{Мелкие крестьяне, розничные торговцы в городе. Деталь картины Лоренцо Лотто «Рассказы о св. Варваре» («Storie di Santa Barbara»). Фото Скала.}

Свою судьбу город обеспечивал своими дорогами, своими рынками, своими мастерскими, теми деньгами, которые он накапливал. Его рынки обеспечивали снабжение города благодаря приходу в город крестьян с излишками своих повседневных продуктов: «Они обеспечивали выход все возраставшим излишкам сеньериальных доменов, этим громадным количествам продукта, накапливавшегося в итоге уплаты повинностей натурой»¹³. По словам Слихера ван Бата, начиная с 1150 г. Европа вышла из состояния «прямого сельскохозяйственного потребления» (собственного потребления произведенного продукта), чтобы перейти к «непрямому сельскохозяйственному потреблению», рождавшемуся вследствие поступления в обращение излишков сельского производства

¹⁴. В то же время город притягивал к себе всю ремесленную деятельность, он создавал для себя монополию изготовления и продажи промышленных изделий. И лишь позднее предындустрия отхлынет назад, в деревни.

Короче говоря, «экономическая жизнь… особенно начиная с XIII в… обгоняет [старинный] аграрный облик [хозяйства] городов»¹⁵. И на обширных пространствах совершается решающий переход от домашней экономики к экономике рыночной. Иначе говоря, города отрываются от своего деревенского окружения и с этого времени устремляют свои взоры за черту собственного горизонта. То был «громадный разрыв», первый, который создал европейское общество и подтолкнул его к последующим его успехам¹⁶. Рывок этот можно сравнить, да и то с оговорками, лишь с одним явлением: основанием по всей ранней европейской Америке стольких городов — перевалочных, складских пунктов, связанных воедино дорогой и потребностями обмена, управления и обороны.

Так повторим же вслед за Джино Луццатто и Армандо Сапори: именно тогда Европа узнала свое истинное Возрождение (невзирая на двусмысленность этого слова) — за два-три столетия до традиционно признанного Возрождения XV в.¹⁷

Но объяснять эту экспансию остается делом трудным.

Конечно, наблюдался демографический подъем. Он якобы повелевал всем, но в свою очередь он должен был бы как-то объясняться. В частности, несомненно, прогрессом земледельческой техники, начавшимся с IX в.: усовершенствованием плуга, трехпольным севооборотом с системой «открытых полей» (openfìelds) для выпаса скота. Линн Уайт¹⁸ ставит прогресс земледелия на первое место [среди причин] рывка Европы. Со своей стороны Морис Ломбар¹⁹ отдает предпочтение прогрессу торговли: будучи очень рано связана с миром ислама и с Византией, Италия присоединилась к уже оживленной на Востоке денежной экономике и заново распространила ее по всей Европе. Города — это значило деньги, в общем главное в так называемой торговой революции. Жорж Дюби

²⁰ и (с некоторыми нюансами) Роберто Лопес²¹ скорее примыкают к Линну Уайту: главным были будто бы излишки земледельческого производства и значительное перераспределение прибавочного продукта.

Мир-экономика и биполярность

На самом деле все эти объяснения следует объединить друг с другом. Мог ли существовать рост, если бы не прогрессировало все примерно в одно и то же время? Необходимо было, чтобы одновременно росло число людей, чтобы совершенствовалась земледельческая техника, чтобы возродилась торговля и чтобы промышленность узнала свой первый ремесленный взлет, для того чтобы в конечном счете на всем европейском пространстве создалась сеть городов, городская надстройка, чтобы сложились связи города с городом, которые охватили бы нижележащую активность и заставили ее занять место в «рыночной экономике». Такая рыночная экономика, еще незначительная по пропускной способности, повлечет за собой также и энергетическую революцию, широкое распространение мельницы, используемой в промышленных целях, а в конечном счете завершится формированием мира-экономики в масштабе Европы. Федериго Мелис ²²

вписывает это первое «мировое хозяйство» (Weltwirtschaft) в многоугольник Брюгге — Лондон — Лисабон — Фес — Дамаск — Азов — Венеция, внутри которого размещались 300 торговых городов, куда приходили и откуда отправлялись 153 тыс. писем, сохранившихся в архивах Франческо ди Марко Датини, купца из Прато. Генрих Бехтель²³ говорил о четырехугольнике: Лисабон — Александрия — Новгород — Берген. Фриц Рёриг, первый, кто придал смысл «мир-экономика» немецкому слову Weltwirtschaft, очерчивает границу распространения этого мира-экономики на востоке линией, идущей от Новгорода Великого на озере Ильмень до Византии ²⁴. Интенсивность обменов, их множественность работали на экономическое единство этого обширного пространства ²⁵.