Время мира

Итак, осмелимся сказать, что он не сразу полностью справился со своей ролью. Антверпен не выучил еще свое [домашнее] задание, он не был независимым городом. Заново включенный в 1406 г. в состав герцогства Брабантского²¹⁶, Антверпен подчинялся государю. Несомненно, он мог с ним хитрить, и будет хитрить, намеренно затягивая исполнение не нравящихся городу ордонансов. В сфере религиозных дел Антверпену даже удастся сохранить политику терпимости, необходимую для его подъема

²¹⁷. Лодовико Гвиччардини, наблюдавший город в более поздний период (1567 г.), почувствовал это стремление к независимости: «Он управляется и руководится почти как вольный город»²¹⁸. И все же Антверпен не был ни Венецией, ни Генуей. К примеру, в пору самой оживленной своей активности он пострадает из-за мер в отношении монеты, принятых брюссельским «правительством» в 1518 и 1539 гг.²¹⁹

Добавим, что в момент своего взлета то был еще город старинный, средневековый, как о нем было сказано ²²⁰, с опытом ярмарочного города²²¹. То есть он обладал, вне сомнения, духом радушия и некоторым проворством в ведении коммерческих дел и сделок, которые следовало заключать быстро. Но у него было мало либо не было вовсе опыта в морских предприятиях, в торговле на дальние расстояния, в новых формах торговых объединений. Как же он мог сразу же в полную силу играть свою новую роль? Однако же более или менее быстро ему пришлось приспосабливаться, импровизировать: Антверпен, или импровизация.

_{Старый антверпенский порт. Картина, приписываемая С. Франку. Таро, Музей Массэ. Фото Жиродона.}

Этапы антверпенского величия

Все говорит о том, что новая роль Антверпена зависела от международных, в некотором роде внешних условий. Венеция после нескончаемых войн будет наслаждаться более чем столетие (1378–1498 гг.) бесспорным преобладанием. В аналогичном положении Амстердам продержался столетие и даже больше. Напротив, Антверпен познал с 1500 по 1569 г. весьма бурную историю: слишком много было столкновений, скачков, схваток. Почва его процветания непрестанно колебалась, невзирая на ненадежные силовые линии, которые в нем перекрещивались и приносили ему многообразные дары и стесняющие и неоднозначные прихоти захватывавшей мир Европы, а возможно, и из-за этих силовых линий. Я бы сказал (перечитав классическую книгу Германа Ван дер Вее²²²), что главной причиной неуверенности в Антверпене было то, что вся экономика Европы, оказавшаяся под воздействием наносивших ей удары конъюнктур и неожиданностей, в XVI в. еще не набрала своей крейсерской скорости, того равновесия, которое было бы долговременным. Чуть более сильный, чем другие, нажим — и процветание Антверпена расстраивалось, приходило в негодность, либо, наоборот, восстанавливалось и усиливалось в мгновение ока. Фактически в той мере, в какой его развитие довольно верно воспроизводило европейскую конъюнктуру.

Не слишком преувеличивая, можно сказать, что все происходило так, словно в Антверпене сменяли друг друга три города, схожие и разные, из которых каждый развивался в течение периода подъема, за которым следовали трудные годы.

Из этих трех последовательных подъемов (1501–1521, 1535–1557, 1559–1568 гг.) первый проходил под знаком Португалии. На него «работал» перец; но, как показывает Г. Ван дер Вее²²³, Португалия играла свою роль в полной мepe лишь в силу сговора между королем в Лисабоне, хозяином пряностей, и южногерманскими купцами, хозяевами белого металла, — Вельзерами, Хёхштеттерами и самыми крупными или самыми удачливыми из всех Фуггерами. Второй взлет следует занести в актив Испании и белого металла, на сей раз американского, который в 30-е годы XVI в. дал своим политическим хозяевам решающий аргумент в пользу расширяющейся экономики. Третий и последний взлет был результатом возвращения спокойствия после заключения мира в Като-Камбрези (1559 г.) и яростного рывка антверпенской и нидерландской промышленности. Но разве в ту пору форсирование развития индустрии не было последним средством?

Первый взлет, первое разочарование