Я теперь о тебе вспоминаю спокойно.Боль и ревность в душе заменила усталость.Так, должно быть, народ вспоминает про войны,От которых увечных давно не осталось,Не осталось ни вдов, ни сирот. Лишь пороюВ старой книге найдёшь описание сечиИли, землю на месте сражения роя,Меч заржавленный сыщешь да прах человечий.И представишь, о давней невзгоде горюя,Как пробитые стяги взвивались, привольны…Что же мы за народ? О любви говорю я!А выходит про муки людские — про войны…
Не могу
Не могу,Не могу,Не могу не писать о войне!Значит, память других ближе собственной памяти мне?Значит, беды чужие утрат моих личных больней?Не могу объяснить… Если мог, не писал бы о ней…
Я – живу
Мне душу бередят утраты эти.Я всех погибших вижу наяву.Им до смерти хотелось жить на свете,Как мне сейчас. Но я-то ведь живу!
Когда случается война
Нахмурясь, думает крестьянинО том, кто уберёт поля.Спортсмен – что будет только ранен.Старушка – что пойдёт пальба.Хозяин – что его постройкаВозможно, будет сожжена.Ревнивый муж – о том, насколькоВерна красивая жена.Поэт – о том, что нынче людуНе до рифмованных обид…И все – о том, что живы будут.Что будет кто-нибудь убит…
Из отцовского дневника
«Фашист – не человек! – сказал майор. —Взбесившаяся гадина, зверюга…Нет у него ни братьев, ни сестёр,Нет, ни отца, ни матери, ни друга!Нет у него жены и нет детей…И нет души. Ему лишь крови надо!И дела нет, товарищи, святей,Чем раздавить зарвавшегося гада!Теперь второе. Как пожар тушить,Когда на дом упала «зажигалка»…А нам бы в бой – фашистов задушить…По ним ведь не заплачут. Их не жалко!
Закон
У жизни неизменные законы.Лишь кровью можно уничтожить зло.Вовек бы не изгладились окопы,Когда бы в землю столько не легло!
Они
Мы брали пламя голыми руками.Грудь разрывали ветру…Н. Майоров. Мы. 1940Мир казался стозевным, готовым обрушиться зверем.Эта схватка была им самою судьбой суждена.И они её ждали, готовились… Мы же не верим,Если честно сказать, в то, что может начаться война.И мечтой о сражениях наши сердца не терзались.Мы, наверное, просто боялись накликать беду.А они её ждали — и всё-таки чуть не сломалисьТе железные парни в том сорок проклятом году.