Время прощаться

— Они просто испугались, — объясняет она. — Просто от злости и страха кричат одинаково.

Она начинает петь мне на ухо, чтобы я слышала только ее голос.

У Верджила есть план, но место, куда он собирается, слишком далеко — на велосипеде я не доеду, а в машину с ним садиться пока еще не решаюсь. Мы выходим из закусочной и договариваемся встретиться у него в конторе завтра утром. Солнце уже садится, качается в облаке, как в гамаке.

— Откуда мне знать, что завтра вы тоже не напьетесь? — спрашиваю я.

— Можешь приносить алкотестер, — сухо предлагает он. — Увидимся в одиннадцать.

— Одиннадцать — это уже не утро.

— Для меня утро, — отвечает он и шагает по направлению к своей конторе.

Когда я возвращаюсь домой, бабушка как раз откинула на дуршлаг морковку. Перед холодильником крутится Джерти, дважды бьет по полу хвостом — это вместо приветствия. Когда я была маленькой, собака едва ли с ног меня не сбивала, когда я возвращалась из ванной, — так была рада меня видеть. Интересно, когда становишься старше, уже не так сильно скучаешь по людям? Вероятно, быть взрослым означает просто ценить то, что имеешь, а не зацикливаться на том, чего у тебя нет.

Наверху слышатся шаги. В детстве я была уверена, что в бабушкином доме живут привидения; я постоянно слышала какие-то посторонние звуки. Бабушка уверяла, что это гудение воды в ржавых трубах или скрип стен — дом постепенно оседает, появляются трещины. Раньше я все недоумевала, почему кирпич и известь с годами трескаются, а я нет.

— Ну как он? — интересуется бабушка.

На секунду я замираю, гадая: неужели она за мной следила? Какая ирония судьбы — бабушка следит за мной, а я с помощью частного детектива пытаюсь выследить свою маму.

— Э… немного нездоров, — отвечаю я.

— Надеюсь, ты ничего от него не подхватишь.

Маловероятно, если только пьянство не заразно.

— Я знаю, тебе кажется, что весь мир крутится вокруг Чеда Аллена, но даже если он и хороший учитель, родитель из него никудышный. Кто оставляет детей одних на два дня? — ворчит бабушка.

«А кто оставляет своих детей на целых десять лет?»

Я настолько погружена в мысли о маме, что не сразу понимаю: бабушка до сих пор полагает, что я сижу с Картером, капризным яйцеголовым сынком мистера Аллена. И сейчас она думает, что ребенок простудился. И завтра я тоже сошлюсь на него, когда пойду к Верджилу.

— Он не один. Он со мной.

Я иду за бабушкой в столовую, взяв по пути два стакана и пакет апельсинового сока из холодильника. Запихиваю в себя пару кусочков рыбных палочек, методично жую, остальное прячу под картофельным пюре. Просто не хочу есть.

— Что случилось? — интересуется бабушка.

— Ничего.

— Я целый час потратила на то, чтобы приготовить тебе обед, и меньшее, что ты можешь сделать, — это съесть его, — пеняет она.

— Почему ее не стали искать? — срывается у меня с языка, и я прикрываю рот салфеткой, как будто пытаюсь засунуть слова обратно.

Ни одна из нас не собирается делать вид, что не понимает, о чем я говорю. Бабушка замирает.

— Если ты чего-то не помнишь, Дженна, то это не значит, что этого не было.

— Ничего не было! — восклицаю я. — Целых десять лет — тишина. А тебе наплевать? Она же твоя дочь!

Она встает и швыряет еду с тарелки — почти нетронутую — в мусорное ведро.

Неожиданно я чувствую себя как в тот день в детстве, когда погналась за бабочкой на холме в сторону слонов и вдруг поняла, что ни за что не должна была этого делать.

Все эти годы я считала, что бабушка не хочет говорить о том, что случилось с мамой, потому что это слишком тяжело для нее. А теперь я задумалась: может, она не хочет обсуждать случившееся, потому что это будет слишком тяжело для меня?

Еще до того, как бабушка открывает рот, я знаю, что она скажет. И не хочу этого слышать. Бегу наверх, Джерти следом. Я хлопаю дверью спальни и зарываюсь лицом в мягкую собачью шею.

Через две минуты дверь открывается. Я головы не поднимаю, но все равно чувствую бабушкино присутствие.

— Просто скажи это, — шепчу я. — Она умерла, да?

Бабушка опускается на матрас.

— Все не так просто.

— Все предельно просто. — Неожиданно я помимо воли заливаюсь слезами. — Либо она мертва, либо нет.

Но даже бросая бабушке эти слова, я понимаю, что на самом деле все не так просто. Логика подсказывает: если я права — если бы мама никогда меня по собственной воле не оставила, — то она бы обязательно вернулась за мной. А она, как мы видим, этого не сделала.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять.

И все же… Если бы она умерла, разве бы я об этом не узнала? Я имею в виду, что постоянно рассказывают подобные истории. Не почувствовала бы, что какой-то части меня не хватает?

Тихий голос внутри нашептывает: «А если нет?»