Время Шамбалы

Почвой для сближения А. В. Барченко с названными выше учеными наряду с парапсихологией служила также восточная (индо-тибетская) медицина, особенно привлекавшая к себе в эти годы западных исследователей. Василий Павлович Кашкадамов (1863–1941), известный врач-гигиенист, в 1899–1900 гг. находился в командировке в Индии, где изучал чуму и способы борьбы с ней, перенимал опыт индийских врачей. По возвращении в Россию Кашкадамов прочитал доклад «Об индусской фармации» и опубликовал «Краткий очерк индусской медицины» (СПб., 1902). Леонид Леонидович Васильев (1891–1965), физиолог-рефлексолог и парапсихолог, увлекался в молодости теософией, выписывал издания Теософского общества в Лондоне, что, по-видимому, и подтолкнуло его к изучению таинственных «психических феноменов». Не меньший интерес Л. Л. Васильева вызывала и тибетская медицина, получившая распространение в Петербурге в начале 1900-х благодаря успешной практике тибетского врача П. А. Бадмаева. Имеются сведения, что незадолго до революции Л. Л. Васильев вместе со своим камердинером совершил путешествие в Тибет, присоединившись к каравану буддийских паломников[124]

. Впоследствии он рассказывал об одной довольно необычной водной процедуре, которую ему однажды довелось наблюдать в этой стране: тибетские монахи ходят или стоят неподвижно в проточной воде горного ручья, одновременно вращая установленные там же молитвенные барабаны. (Процедура эта, как кажется, носила скорее профилактический, чем лечебный характер.) Какое-то время пытливый путешественник провел в уединении в пещере, занимаясь созерцательной практикой, что поразительным образом напоминает некоторые страницы «Доктора Черного». (Не означает ли это, что роман А. В. Барченко вдохновил Л. Л. Васильева на его восточное путешествие?!) Ученый продолжил изучение тибетской медицины в 1920–1930 гг. под руководством Н. Н. Бадмаева, племянника П. А. Бадмаева.

30 января 1921 г. Институт мозга, вероятно, по инициативе своего руководителя В. М. Бехтерева, командировал А. В. Барченко на побережье Ледовитого океана в Мурман и в Лапландию «для обследования явления под названием мерячение». Мерячение (эмиряченье) — это психическое заболевание, нечто среднее между припадком истерии и шаманским трансом. Особенно часто оно наблюдалось в то время среди коренного населения Крайнего Севера и Сибири (якутов, юкагиров, ламутов, айносов, забайкальских бурят), а также у малайцев, называющих его «прыгучкой» (юмпинг, джампинг), что позволило Н. А. Виташевскому говорить о мерячении как о «первобытном психоневрозе». Вот как описывает типичный припадок («мэнэрик») у женщины-якугки один из исследователей С. И. Мицкевич: «Сознание делается спутанным, появляются устрашающие галлюцинации: больная видит черта, страшного человека или что-нибудь подобное; начинает кричать, петь, ритмично биться головой об стену или мотать ею из стороны в сторону, рвать на себе волосы»[125]

. Мэнэрик может продолжаться от одного-двух часов до целого дня или ночи и повторяться в течение нескольких дней. Якуты обычно объясняют припадки порчей или вселением в тело злого духа («мэнэрика») и потому говорят в таких случаях: «бес мучает». По сообщению С. И. Мицкевича, про «мэнэряков» ходят среди населения разные рассказы, например, что «они могут себя прокалывать насквозь ножами и это не оставляет следов, могут плавать, не умея плавать в обычном состоянии, петь на незнакомом языке, предсказывать будущее» и т. д.[126]. Одержимый «духом» во многом подобен шаману и обладает силой и способностями шамана, что, по мнению ученых, роднит мерячение и шаманство. Различие между ними состоит лишь в том, что «мэнэрик» вселяется в больного против его воли, а шаман вызывает «духа» по своей воле и может повелевать им. Интересно, что среди русских крестьян, особенно среди мистических сектантов, встречалось похожее заболевание, которое в народе обычно называли кликушеством. Русские ученые, в том числе В. М. Бехтерев, обратили на него внимание еще в конце XIX века[127]. Появлявшиеся время от времени публикации о «странной болезни», возможно, были известны и А. В. Барченко. Во всяком случае он без колебания принял столь заманчивое предложение В. М. Бехтерева, тем более что оно давало возможность ему и его близким покинуть на время голодный Петроград.