Время Сигизмунда

Надбужанин ничего ему не отвечал. Сам, минуту подумав, слез с коня, схватил саквы с мукой с лошади и прыгнул в заросли. У него едва было время забежать в дебри, когда прибежали татары и схватили пленников. Но, вместо того, чтобы отомстить, они радовались смерти женщины, которая увеличила их часть. Один взял старца и ребёнка, другой — женщину, сумки разрезали на двоих; а, не зная, были ли у неё ещё пленники и по какой причине вдруг женщина умерла, поехали дальше к Белограду, ищя брод или лодку.

Шляхтич полагал, что спасён, решил не спеша идти по берегу реки, зарослями, водой прямо на Волочишну, предполагая, что муки, находящейся в саквах, если её использовать умеренно, должно хватить. Всю первую ночь он пробирался по дебрям и тростнику назад. Утром голоса татар вынудили его припасть почти к воде. Но недавние раны, голод, усталость, пронизывающий от воды холод, начинали оказывать своё действие.

Шляхтич почувствовал слабость; головокружение, шум в ушах, дрожь в коленях его испугали; он боялся разболеться сильнее, сидя на одном месте и поддаваясь слабости. Он поднялся и шёл дальше. Чувствуя себя всё хуже и хуже, к полудню он растянулся на пригорке, закрыл глаза, ждал смерти. Сильная горячка совсем забрала у него сознание, дивные грёзы маячили по дрожащему мозгу. Он видел себя в лодке на Буге, а на замковом валу улыбающаяся ему Анна, подающая руку, зовущая к себе; он видел себя в своей безлюдной Слободе, на пороге дома, когда стада коней, овец, скота возвращались весенним вечером с пастбища домой; разговаривающим с домашними.

— Это был только сон, пане! — говорил ему старый пасечник. — Ваша неволя, ваше несчастье — то был сон.

Лодка на Буге качается, плывёт. А молодой парень снова прыгал в лодке и плыл к замку. И снова приветствовала там его Анна, ломая руки. Сны тёмные и сны светлые следовали одни за другими, потом померкло совсем, всё исчезло.

Надбужанин проснулся от того, что его трясли и тормошили, он открыл глаза: над ним стояли несколько татар и, брызгая ему в лицо водой, трясся его, пытались привести в себя. Ослабленного и с горякой его посадили на повозку, везущую добычу, привезали верёвкой к выступающим бокам огромной арбы, которую тащили несколько волов, и медленно поехали к Белгороду.

На следующий день перед глазами бедного пленника заблестел начинающийся слева днестровский Лиман. Справа была степь, со всех сторон степь, дикая, голая, щетинившаяся курганами, усеянная белыми костями и людьми с наполовину выдранным дикими птицами и волками мясом. Вдалеке над Лиманом, огромным, как море, показались серые стены Белого города, стены замка, минарет, над ним торчащий, месяц мечетей; кое-где были разбросаны вокруг заслоняющие деревья, ветхие домики, слепленные из камня, покрытые тростником.

Вечер был безоблачный, ясный, весенний, мир пробудился к жизни, мягкий порыв ветра объявлял более тёплую пору; степь зеленела, цвела.

В молчании арба продвигалась к городу, татары не спеша ехали на уставших лошадях и задумчиво глядели то на Лиман и в сторону моря и Крыма, то на башню старого замка. Белгород становился всё более отчётливым; виднелись возвышающиеся башни, окружающую стену, щетинившуюся зубьями, чёрную скалу, которая представляла основание огромного здания, и запутанные, узкие улицы города, дома, похожие на кучи руин, присыпанных кучей соломы. Кое-где на тёмном небе юго-востока вился чёрный дым татарских костров. Муэдзин звал с минарета на молитву.

Преодолев часть города, рассыпанную на плоском просранстве и наклону степи, сходящему к Лиману, состоявшую из узких переулков, каменных стен, над которыми кое-где только выступали крыши и запертые ворота, они выехали на обширную, пустую площадь перед замком. Там, поговорив с несолькими другими татарами, одни повернули к Бугасу, так называемую часть города со стороны днестровского устья, другие с пленником направились к замку.

Серо-белёсые стены ворот стояли в глазах больного узника, который, медленно теряя сознание, начал представлять, что находится на Буге под замком княгини Анны, и словно ей улыбнулся. Тем временем, пройдя сводчатый подземный вход, мост, миновав справа бани Башни Аккермана, арба, везущая шляхтича, вкатилась на первый двор и остановилась почти у самых ворот, напротив минарета.

С верхушки галереи муэдзин визгляво выкрикивал вирши Алкорана. Раб услышал в его крике голос Анны и, совсем обезумевший, отвечал на него грустной песнью, которую запел, лёжа в повозке.

Сильный удар по голове татарина, который принял это за издевательство неверного, вновь лишил несчастного Надбужанина сознания.

конец третьего тома

Том четвёртый

I

Столб страданий и волчья яма

Когда он открыл глаза, оказалось, что был заключён в тёмное и замкнутое место; он поднял голову и ничего не увидел, только высокие стены; сверху было прорезано несколько узких окон, сквозь которые попадал слабый свет бледной ночи.