Снег повалил в начале второй недели ноября. Неожиданно для себя Виктор обнаружил, что летние воспоминания о деревне — одно, а реальность в виде необходимости постоянно топить печь — совсем другое. Он, конечно, умел это делать, но пару раз подкинул слишком много дров — и пришлось настежь открывать двери, чтобы стало прохладнее. Тоня включала на ночь обогреватель, но он грел только спальню, а зал с кухней встречали Виктора по утрам холодом. Калиново собирались в скором времени газифицировать, однако было очевидно, что всю нынешнюю зиму им придется, как и всем живущим в деревне, топить печь.
Тоне не хотелось вставать по утрам, но мысль о том, чтобы поспать подольше, даже в голову ей не приходила. Муж должен быть накормлен перед рабочим днем, к тому же печь он протапливает так плохо, что дом остывает уже к обеду. Проще делать все самой. Она не признавалась себе, что, сидя перед печкой на маленькой скамеечке, вслушивается в потрескивание дров, пытаясь разобрать в них какой-то шепот. Это превратилось в своего рода игру. Дом что-то говорил ей. Рассказывал какую-то историю, которую никто, кроме него, поведать не мог или не хотел. Еще толком не проснувшись, Тоня сидела, закутавшись в шерстяную кофту, и подкидывала поленья, а вокруг была темнота. Она задергивала занавески на ночь, но, когда утром открывала их, ничего не менялось. Светало теперь поздно.
Про убийство они с мужем по молчаливой договоренности не вспоминали. Они вообще стали меньше общаться в последнее время, а если и разговаривали, то как-то информативно: Виктор коротко рассказывал, как у него на работе, она коротко перечисляла, что делала днем. Иногда ей вовсе нечего было сказать или не хотелось, и тогда они молча ужинали и ложились спать. Единственное, что по-прежнему было неизменным, — это постель. Тоня хотела ребенка и делала все, чтобы забеременеть.
Она пила горьковатый настой уже почти две недели, каждый вечер проверяя по календарю время завтрашнего восхода. Осталось меньше четверти банки, и Тоня с ужасом представляла себе, что нужно будет опять идти к Антонине. Что она может ей дать еще? Глафира мертва, и, может быть, теперь все получилось бы без настоя и других снадобий, но проверить Тоня не решалась. Пока она не была беременна, значит, нужно делать все, что сказала ведьма.
Дом на соседнем участке засыпало снегом, и он стоял белый среди белых деревьев. Каждый раз, идя в магазин, Тоня бросала на него взгляд, словно надеясь: что-то изменится. Но все оставалось прежним — пустые окна, заваленное снегом крыльцо, нежилой дом. Его соседство Тоне не нравилось, но поделать ничего было нельзя. Хотя Виктор пару раз предлагал в шутку сообщить о продаже деревенского дома их друзьям, которые, глядя на них, тоже подумывали, не купить ли жилье недалеко от Москвы.
— Тонь, хочешь, Фомичевы нашими соседями будут? — подначивал он жену, прекрасно зная, что самого Фомичева — толстого, самоуверенного мужика, имеющего привычку постоянно сплевывать на землю, — она терпеть не может. — Ну хорошо, а Сабурины? Тоже нет? Знаешь, милая, на тебя не угодишь!
В конце концов, заметив, что она не отзывается на его шутки, Виктор отстал от нее, подумав про себя, что Тонька юмор иногда совсем перестает понимать.
Сам он был очень доволен, несмотря ни на что. Дом был его — и только его. Он теперь здесь полный хозяин. Наверное, так и должно было быть — ведь он с детства получал все, что хотел. В этом доме ему всегда хотелось жить. А всякие там печки, туалеты-чердаки — дело второстепенное. Тонька даже не понимает, до чего второстепенное.
Участковый больше у них не появлялся. После того как Тоня рассказала ему про инцидент с Евграфом, Виктор дома отругал ее, высказавшись вполне определенно про бабьи глупости. Судя по всему, Капица, решила Тоня, придерживался того же мнения, потому что в середине ноября она встретила алкаша снова.
В тот день она начала готовить обед и вдруг обнаружила, что закончилось подсолнечное масло. Закутавшись потеплее и спрятав косу под платок, Тоня закрыла дверь дома и быстро прошла по саду. Хотелось скорее вернуться домой — она сама не понимала почему. Ее мучили какие-то неясные опасения.